Христос с тысячью лиц

В этом тексте Павла поразительно не только то, что гностик Аполлос, отрицавший физическое воскресение, проповедовал очень рано: в 50-х, а то и 40-х гг. н. в. Поразительно то, что Павел, не будучи гностиком и, более того, отрицая главный пункт учения Аполлоса, использует тем не менее совершенно гностическую терминологию. В частности, он противопоставляет «душевное» и «духовное» в точности так, как будет об этом потом негодовать Ириней{10}.

Читателю может быть не очень понятно, почему, собственно, мелкие различия в догматах вызывали у проповедников мира и любви такую бешеную ненависть. В конце концов, какая разница: приходил ли Христос во плоти или в духе? Мучился ли он физически на кресте или его мучение заключалось в том, что он, трансцендентный дух, спустился в тленный мир низкой материи, подобно Супермену, уроженцу планеты Криптон?

Но дело в том, что из этих догматических различий проистекали важные практические следствия. В частности, просветленные гностики не нуждались в церковной бюрократии для того, чтобы общаться с богом. Они делали это самостоятельно! Они сами становились богами.

Между тем церковь полагала, что воплощением Христа на земле была сама она. «Епископ председательствует на место Бога»{11}, – требовала она. Ясное дело, что гностики, которые не нуждались в епископах для установления междугородней связи с богом, а общались с ним по местной линии, вызывали у церкви жесточайшее раздражение. Ведь эти еретики часто вовсе не имели церковной иерархии, а на собраниях своих, чтобы определить, кому в этот день быть священником, бросали жребий. И в результате этот жребий выпадал – на кого бы вы могли подумать! – на женщин!

По счастью, после прихода церкви к власти, к методам убеждения кроме слова добавились меч и костер. Уже к V в. епископы по всей империи самоотверженно использовали для борьбы с еретиками те самые войска, которых в это время недоставало на фронте: ведь именно в это время империя гибла под натиском варваров.

В результате с десятками разновидностей христианства, существовавших в империи к IV в. н. э., произошла престранная вещь. Все эти разновидности без помех пережили века жесточайших языческих преследований. И все они были истреблены огнем и мечом после триумфа религии любви и добра.

Полторы тысячи лет внедренной словом, огнем и мечом монополии ортодоксов сделали свое дело. Еще в XIX в. библеистика считала победившую церковь носительницей истинного слова Христова, а гностицизм – отклонением от ее единственного верного учения.

Адольф фон Харнак назвал его «острым случаем эллинизации христианства». Другие влиятельные библеисты, например Вильгельм Буссе и Рудольф Бультман, наоборот, считали, что гностицизм обязан своим возникновением индийским и иранским культам. Это была самостоятельная восточная религия, гностический «миф об искупителе», которая повлияла на незамутненное христианство и исказила его.

Однако – как мы постараемся показать и как это все чаще признается в последнее время – гностицизм имеет отчетливо иудейские корни.

Если гностицизм использует какие-нибудь мифологические персоналии, то это исключительно Адам, Ной, Сиф, Энох. Перед нами исключительно иудейская мифология, без малейшей примеси иранской, греческой или индийской.

Если гностицизм и имеет множество Властей и Эонов («родословия бесконечные», как ехидно говорит о них автор Послания к Тимофею (1 Тим. 1:4)), то они являются совершенно статическими эманациями Монады.

Эоны не грешат, не влюбяются, не распутничают, как языческие боги. Они напоминают скорее математические символы, нежели живых существ. Все главные составляющие будущего гностицизма, включая убеждение в возможности человека увидеть бога и стать богом, мы находим уже в Кумране, и именно кумранский мистицизм в конце концов приводит к появлению еврейской мистической литературы Хекалот и Меркава, а после – Каббалы.

И Хекалот, и Меркава, и Каббала – это, по сути, разновидности иудейского гностицизма. Более того, еще одна разновидность этого раннего, арамейскоговорящего гностицизма сохранилась до сих пор в болотах Ирака. Речь идет об уже упоминавшихся мандеях, которые считают настоящим Мессией и посланцем надмирных эонов не Иисуса Христа, а Иоанна Крестителя. Иисуса они считают лже-Мессией евреев.

История мандеев подводит нас к главному герою нашей книги, а именно, к Иоанну Крестителю.

Все четыре канонических Евангелия настаивают на очень странном на первый взгляд обстоятельстве. Они настаивают на том, что у Иисуса был некий предшественник. Они называют этого человека Иоанном Крестителем.

Они настаивают на том, что именно Иоанн крестил Иисуса. Более того, они настаивают, что при этом обряде Иоанн «увидел разверзающиеся небеса и Духа, как голубя, сходящего в Него» (Мк.1:10).

Заметим что это описание имеет отчетливо гностический характер.