На первых порах личность Христа, о Котором давал столь возвышенное свидетельство такой всеми уважаемый пророк, как Иоанн Креститель, не могла не возбуждать некоторого интереса даже в среде ученых-книжников из фарисеев, и потому они с любопытством присматривались к Нему, и один из них даже являлся к Нему ночью, чтобы беспрепятственно, под прикрытием ночной тьмы, побеседовать с Ним о проповедуемом Им царстве. Но скоро как личность галилейского Учителя, так и проповедуемое Им учение возбудили в раввинах чувство высокомерного пренебрежения. Ведь Он Сам происходил из презренного Назарета, нигде не учился в раввинских школах, не принадлежал ни к последователям Гиллеля, ни к последователям Шаммаи — этих столпов раввинской учености в двух ее различных направлениях, и вообще не был раввином, а следовательно — по раввинской логике — не мог быть и Христом. Не будучи Сам ученым раввином, Он и последователей Себе набрал не из ученейших мудрецов, пред мудростию которых благоговели даже ангелы, а каких-то невежественных рыбаков с озера Галилейского — из среды презренного «амгаарец», как в Иудее называли простолюдинов, люда проклятого и погибшего по своему неведению закона. Но еще ужаснее на их взгляд было то, что в среду Своих учеников Он принял и одного мытаря, этого грешника из грешников, как изменника теократии и добровольного слуги ненавистных римлян. Все это должно было привести ученых книжников к убеждению, что галилейский пророк отнюдь не Мессия, и не может быть таковым, ибо Он совсем не соответствует раввинской идее Мессии.
Когда светит истина, то нет нужды знать, принята ли она другими; существо свободное и просвещенное повинуется ей, невзирая ни на что. Но иерусалимляне не знают этого внутреннего и независимого стремления к истине. Повинуясь своим наставникам, они находятся под игом их предрассудков и по ним судят об Иисусе и Его учении. «Нет, — говорят они, — не может быть, чтобы это был Христос, ибо мы знаем Его, откуда Он; Христос же, когда придет, никто не будет знать, откуда Он» Все эти мелкие подробности, переданные евангелистом Иоанном, свидетельствуют о правдивости его повествования. По общераспространенному в то время мнению, происхождение Мессии должно было оставаться совершенно неведомым. У раввинов была поговорка: три вещи приходят внезапно — Мессия, предтеча и скорпион. Раввины учили, что Иисус родится в Вифлееме, потом незаметно исчезнет и внезапно откроется, но никто не будет знать, откуда и как...
Потому-то таким странным и даже кощунственным казалось этим высокомерным ханжам, когда Христос в Своем бесконечном милосердии спускался в эти низкие слои общественной жизни и имел общение с мытарями и грешниками, не отталкивал от Себя даже кающихся блудниц, и вообще призывал к Себе всех нуждающихся и обремененных — по принципу: не здоровые имеют нужду во враче, а больные...
...Как мы могли признать Богом того, кто вообще, как это ясно было, не исполнил ничего из того, что обещал, а когда мы его обличили, осудили и приговорили к казни, скрывался в бегах и был взят позорнейшим образом, преданный теми, кого он называл своими учениками?
Мессия, вместо славы и побед, проповедующий нищету и самоотвержение, не имеющий где приклонить главу, нередко предрекающий Себе позорную смерть на кресте, и в то же время утверждавший, что был на земле уже до рождения Авраама, возносящий Себя превыше всех праотцев и даже равняющий Себя с самим Богом, Мессия не щадящий страстей и пороков в фарисеях и первосвященниках, ни во что не ставящий их мнимую праведность, и в то же время общающийся с мытарями и грешниками
…Невозможно поверить в его мессианство, потому что пророк говорит о мессии, что он будeт обладать от моря до моря и от реки до концов земли. У Иешу же не было вообще никакой власти, ибо при жизни он сам был гоним врагами и скрывался от них... А в Агаде говорится: «Скажут мессии-властителю: «Такое-то государство взбунтовалось против тебя», а он скажет: «да погубит его нашествие саранчи». Скажут ему: «Такая-то область не подчиняется тебе». А он скажет: «Нашествие диких зверей истребит ее».