Хризантема

Личные неприятности Мисако немало его огорчили, но само сознание того, что он разговаривает о таких почти интимных вещах с внучкой любимого Учителя, наполняло его сердце гордостью. Темноту разгоняли лишь снежные отблески в окне, в палате было тихо и как-то особенно уютно. Беседа велась почти шепотом, словно дети тайком от взрослых делились секретами.

Мисако поведала священнику о своем визите в храм и о том, что успел сделать его помощник. Тэйсин с облегчением вздохнул, радуясь, что храм во время его болезни находится в надежных руках.

— Тэйсин-сан, — вдруг спросила Мисако, — зачем вы спали с открытым окном?

Лицо монаха вспыхнуло от крайнего смущения. Потом он по-детски улыбнулся.

— Я хотел измениться. В старину так воспитывали детей в самурайских семьях. Мне казалось, что это сделает меня сильнее.

— А урну спрятали в шкаф тоже поэтому?

Он покачал головой.

— Нет, просто хотел спрятать понадежнее. Теперь я понимаю, что совершил ошибку… Похоже, вся моя жизнь состоит из одних ошибок.

— Неправда! — запротестовала Мисако. — Вы очень многое делаете правильно. Мама очень хвалила ваши записи… Вспомните, какую важную информацию вы отыскали о погибшей девушке. Когда-нибудь благодаря вам мы сможем похоронить ее в могиле предков.

— Вы думаете, получится? — оживился монах.

— Во всяком случае, ваше открытие — большой шаг вперед. Вот выздоровеете и снова займетесь расследованием.

— По правде говоря, я не знаю, что делать дальше, — признался он.

— Сейчас вам прежде всего надо лечь и поспать, — мягко произнесла Мисако, — а чтобы вы больше не боялись моей матери, я пока заберу урну с собой в Токио. Займемся этим делом вместе, когда вы окончательно встанете на ноги.

— Хай, — почтительно кивнул монах, послушно укладываясь на подушку.

Мисако пожелала ему спокойной ночи и отправилась домой. Время ночных дежурств окончилось. Больной окончательно пошел на поправку.

25

Неприятности начались даже быстрее, чем могла предположить тетушка Тегути. Интервью Сатико было записано на пленку и еще только планировалось к показу, а один из операторов уже упомянул о нем в разговоре с репортершей какой-то бульварной газетенки. Девушка мечтала сама попасть на телевидение, но для этого нужна была сенсация, и она решила на всякий случай как следует покопаться в прошлом восходящей звезды модельного бизнеса. Охотнице до жареных фактов легко удалось проследить путь Сатико от скромной лавочки, торговавшей кимоно, до богатого ателье для иностранцев в Иокогаме. Впрочем, дела тетки Сатико с тех пор пошли под гору, и она была только рада лишнему поводу пожаловаться на заносчивую племянницу. Сентиментальная история о бедной полуграмотной крестьянке, принятой в дело из милости и отплатившей своим покровителям черной неблагодарностью, была за прошедшие годы отшлифована до блеска. Заканчивалась она тем, как наглая нищенка, сбежав от родственников искать счастья в Токио, скатилась, чего и следовало ожидать, на самое дно и стала обыкновенной уличной девкой.

— Прошу прощения, — возразила исследовательница грязного белья, — но госпожа Кимура — фигура очень известная в мире моды. Она даже говорит по-французски…

— Это я показала ей, как шить одежду, — перебила тетка, презрительно скривив губы, — а по-французски она выучилась лопотать в Париже, где была содержанкой у какого-то торговца.

Номер с «сенсацией» появился на прилавках за день до того, как должно было быть показано интервью. В тот вечер руководители программ долго совещались в задней комнате своего любимого ресторана и после принятого в изобилии сакэ решили все-таки пустить ролик, дополнив его телефонным комментарием героини сюжета по поводу статьи. Сатико согласилась, что так разрешить ситуацию будет легче всего.

Сатико хорошо подготовилась. Ее голос в телевизионных приемниках звучал четко и уверенно:

«Автор клеветнической статейки, о которой идет речь, — непорядочный человек. Мне нет нужды стыдиться своего прошлого, поскольку я всегда старалась поступать, как велит долг, даже находясь в самых трудных обстоятельствах.