Хризантема

Конэн поехал совершать обряд, и за храмом приглядывал какой-то старик из прихожан. Он сидел, скрестив ноги, на татами возле жаровни с углями и посасывал крошечную старомодную трубочку, в которую была вертикально вставлена зажженная сигарета. Мисако поболтала с ним минут пять, оставив большую кожаную сумку за дверью, потом извинилась, сказав, что должна почтить память деда. Старик с улыбкой кивнул, довольный, что молодое поколение еще помнит заветы предков.

Однако первым делом Мисако направилась в погребальное помещение, где сразу же заметила урну, хотя обтягивавший ее белый шелк, когда-то новый, теперь измялся и потускнел. Мисако бережно сняла урну с полки и поставила в сумку, потом наклонила голову и скороговоркой произнесла молитву. Холод пронизывал до костей, пахло плесенью. Она уже не в первый раз обратила внимание, какое все здесь старое, даже циновки на полу были протерты до дыр. Мисако внезапно ощутила радость от того, что забирает прах ставшей ей такой близкой девушки из такого неприятного места.

Алтарь семьи Танака находился в помещении, где покойный настоятель обычно принимал гостей, тоже довольно ветхом и запущенном. Перед открытым лаковым ларцом лежали приношения: рис, фрукты и цветы. Кто же заботился о семейном алтаре в отсутствие Тэйсина — младший священник, прихожане, а может быть, мать?

Мисако опустила сумку на пол и встала на колени, потом зажгла курительные палочки и поставила перед фигуркой Будды. Сложив руки, она помолилась и объяснила, почему забирает прах с собой в Токио, чувствуя, к своему огорчению, что в ее словах сквозит недавнее раздражение…

Впрочем, дедушка тоже нередко ссорился со своей дочерью, он меня поймет, подумала она.

Стоя на коленях перед улыбающимся лицом на фотографии, Мисако гадала, что сказал бы дедушка, будь он жив. Дым благовоний дрожал, заслоняя таблички, где каллиграфически выписанные иероглифы складывались в священные имена членов семьи, которые давались им после смерти. Мисако протянула руку и нежно коснулась пальцами имени деда, как дотрагивалась до его лица на похоронах. Повинуясь внезапному желанию, она обернулась и увидела мертвое тело старика, распростертое на футоне. Рядом на коленях сидела мать, благоговейно поправляя на покойном кимоно. Глаза ее, полные слез и лучившиеся любовью, на секунду мелькнули перед изумленным взглядом Мисако.

Потом видение исчезло, словно его и не было, но Мисако твердо знала, что наблюдала реальную сцену. Именно здесь, в этой комнате, Кэйко готовила тело дедушки к погребению. Очевидно, та энергия, те вибрации, как сказал бы Кэнсё, все еще витали здесь. Мисако невольно испытала благодарность высшим силам за их невероятный дар. Гнев на мать постепенно уходил, сменяясь пониманием и нежностью.

До слуха донеслись удары стенных часов с кухни. Времени оставалось совсем немного, надо было еще успеть попрощаться с Тэйсином. Попрощаться Мисако успела, однако поговорить как следует оказалось невозможно. Больной быстро поправлялся, и доктор Итимура разрешил визиты, и в результате у койки непрерывно маячили прихожанки, суетясь и квохча, как куры.

Тэйсин сидел в постели бодрый и веселый. При виде Мисако он улыбнулся. Отросшая на голове щетина делала его гораздо моложе.

— Я пришла попрощаться, — сказала Мисако. — Завтра мы едем в Токио. — Она сделала ударение на слове «мы».

— Понимаю, — кивнул священник. — Огромное спасибо вам за помощь и участие.

— Вы слишком добры, — поклонилась она. — Поправляйтесь скорее, Тэйсин-сан, набирайтесь сил.

— Спасибо, Мисако-сан, желаю вам обеим счастливого пути.

Женщины слушали их с улыбкой, потом предложили Мисако чаю и поднесли большое блюдо домашней выпечки. Она из вежливости взяла две булочки, завернула в салфетку и сказала, что с удовольствием поест в дороге. Вечером многие в городке строили догадки, с кем собирается ехать в Токио симпатичная внучка покойного настоятеля.

27

Февраль 1966 года

Официальное свидетельство о разводе было выписано в четверг двадцатого января. Вешая трубку после разговора с секретаршей Фукусавы, Мисако почувствовала, что у нее дрожат руки. Она неподвижно сидела за столом, закусив губу, пока подошедшая Сатико не спросила ее, в чем дело.

— Адвокат Хидео едет сюда с документами о разводе.

— Отлично! — просияла Сатико. — Вот ты и свободна.

— Полагаешь, теперь я должна почувствовать себя лучше? — с горечью спросила Мисако. — Мне как будто что-то ампутировали, отрезали навсегда целый кусок жизни. Кроме того, этот адвокат обманул меня, я не хочу его видеть!

— Да брось ты переживать, — усмехнулась подруга. — С разводом покончено, получи документ и выкинь их всех из головы. Думай о будущем, а не о прошлом.

Мисако честно постаралась следовать ее совету и вернулась к счетам и распискам, но когда в два часа в дверях офиса показался Фукусава в своих рыбьих очках и с лошадиной улыбкой, сердце ее встревоженно забилось.

— Добрый день, Имаи-сан, — вкрадчиво произнес он, — или вы снова взяли фамилию Итимура?