Хризантема

Приехав в Токио, Кэйко сразу же отправилась по адресу, который получила от дочери. Консьерж в многоквартирном доме, где жила подруга, с поклоном сообщил, что госпожа Кимура и ее гостья уехали. Усевшись на диванчик напротив стойки, Кэйко нетерпеливо ждала их возвращения, с тоской наблюдая, как над крышами скапливаются темные грозовые облака. Редкие капли дождя быстро превратились в сплошные потоки воды. Когда Мисако наконец вбежала в вестибюль, впечатление было, что она в своем красном костюме только что вынырнула из бассейна.

— Мама, я же просила тебя не приезжать, — укоризненно вздохнула она, безуспешно пытаясь стряхнуть воду.

— Глупости, как я могла не приехать! Боже мой, Мисако, посмотри на себя, на тебе же нитки сухой нет. Почему ты не надела плащ?

— Мои вещи пока еще в доме Имаи.

— Послушать тебя, так Имаи уже не твоя фамилия! — возмутилась Кэйко. — Это твой дом, и ты имеешь право там жить, а не одалживаться у подруг! И вообще, разве можно в такой ситуации уходить, ты же вредишь сама себе…

Поднимаясь в лифте на восьмой этаж, Мисако молча выслушивала наставления матери. Предстояли долгие объяснения. Первым делом она заварила чай и переоделась в свитер и джинсы, которые позаимствовала у Сатико. Джинсы оказались длинноваты и едва сходились на талии. Сидя на огромном белоснежном диване, она выглядела девочкой-подростком.

Кэйко слегка оттаяла, узнав, что Сатико была вовсе не девицей из ночного клуба, а преуспевающим модельером со своим собственным ателье. Выпив по второй чашке чая, женщины стали обсуждать план действий. Решили идти в дом свекрови вдвоем. Мисако заберет часть вещей, а Кэйко поговорит с матерью Хидео.

— Только бери не слишком много, — еще раз напомнила Кэйко. — Ты просто гостишь у подруги, не более того.

Поскольку Мисако настаивала на том, чтобы остаться у Сатико, мужу и его родственникам нужно было дать понять, что делает она это с согласия и одобрения матери. Потом Кэйко вернется в Ниигату. Мисако не поддалась на уговоры и твердо повторила, что справится со всеми проблемами сама, обещав навестить родителей при первой возможности и остаться на новогодние праздники.

— Я позвоню и скажу, что мы едем… — Мисако поднялась с дивана.

Мать чуть ли не силой выхватила у нее трубку.

— Да ты что, ты же домой едешь. Нечего их предупреждать!

— Просто неудобно вот так…

— Ничего неудобного! Ты пока еще член их семьи.

Старшая госпожа Имаи встретила их без восторга, явно обескураженная неожиданным визитом. Кэйко повела себя вполне дружелюбно, сразу дав понять, что нисколько не винит ее в поступках сына и пришла лишь поговорить. Возможно, двум матерям, объединив усилия, удастся предотвратить беду. Они сидели в столовой, угощаясь чаем с пирожными. Госпожа Имаи, утирая слезы носовым платком, рассказала, что старший брат ее покойного мужа, начальник Хидео, резко осуждает его затею и хочет на днях созвать семейный совет.

— И Мисако туда пригласят?

— О нет… не думаю, — смущенно пролепетала хозяйка дома.

— Понятно, — поджала губы Кэйко.

— Боюсь, тут уже ничего не поделаешь, — всхлипнула госпожа Имаи. — Хидео и Фумико твердо намерены оставить ребенка и пожениться.

«Фумико», вот значит как. Кэйко мрачно жевала пирожное. Даже без формального «сан». Стало быть, уже считает эту шлюху своей будущей невесткой…

Лицо гостьи не обещало ничего хорошего. На лбу у свекрови выступил пот. Нервно обмахиваясь надушенным платочком, она терялась в догадках, что же сказала не так. Между тем лицо Кэйко на глазах принимало каменное выражение.

— Ну что ж, в таком случае, думаю, нам нечего больше обсуждать, — бросила она, поднимаясь со стула. — Мисако, поторопись! Мне нужно успеть на ближайший поезд в Ниигату.

Самое трудное началось, когда Мисако, проводив мать, возвратилась в квартиру Сатико одна. Близился вечер, дождь на улице почти прекратился. Она повесила плащ и включила телевизор, потом поволокла тяжелый чемодан в свою спальню. С экрана медленно лилась печальная музыка, кто-то напевал песенку «Битлз», аккомпанируя себе на гитаре. Английским осталось лишь слово «вчера», остальное звучало в переводе. Казалось, песня была написана специально, чтобы выразить всю боль, разрывавшую сердце молодой женщины. Оставив чемодан, Мисако бессильно опустилась на узкую кровать, по лицу ее текли слезы. Дослушав до конца, она упала лицом на кровать и разрыдалась. От уверенности, которую она демонстрировала матери, не осталось и следа.

Сатико застала ее спящей с фотографией Хидео в руках. Заинтересовавшись, подруга склонилась над кроватью, вглядываясь в привлекательное мужское лицо. А ведь он красавчик, подумала она.

Мисако открыла глаза, села и откинула волосы со лба. Сатико улыбнулась.

— Снова плакала?

— Да нет, все в порядке. Мне просто нужно поспать.

— Спать сейчас как раз не время, — хмыкнула подруга. — И вообще, хватит себя жалеть! Открывай-ка свой чемодан и надень что-нибудь поприличнее. Мы идем на вечеринку, нет, сразу на две вечеринки… а может быть, и на три!

Мисако жалобно посмотрела на нее.