– Чуть-чуть. – И добавил: – Feci quod potui, faciant meliora potentes[69]
. Не шуточное это дело менять судьбы мира. Как думаешь? Жаль, что у нас не всё получилось с античной камеей… Помнишь – «…всё, о чем может только мечтать человек»?Я помнил эти слова, сулившие каждому обладателю этой таинственной безделушки весь мир, весь этот мир! Конечно же, я это помнил! И только удивился Жориной латыни: не мог же он помнить все это со студенческой скамьи! А что свое и у кого он хотел его взять я до сих пор не понимаю.
– Ты хочешь круто изменить свою жизнь? – спросил я.
– Нет, – сказал Жора, – жизнь мира. Надо сделать так, чтобы все наши усилия, вся наша жизнь и наши потуги по достижению всевселенского совершенства стали делом Самого Бога. И – наоборот. Понимаешь, наш с Ним трансцедентализм и экзистенциализм должны войти в резонанс, совпадать, совместиться. Наша феноменология должна слиться с Его нуменологией, понимаешь меня?
Я кивнул. И чтобы не вызвать у него разочарования своей явной тупостью, добавил:
– Ты – гений…
– Le genie veut l'obstacle, l'obstacle fiat le genie[70]
, – произнес на это Жора.– Вот-вот… Вот и я об этом.
– Перестань, – сказал Жора, – какой из меня гений – раб! Просто я терпелив, как мул. Ну и уперт, как ослик…
Воцарилась тишина, которую нужно было разрушить, чтобы Жора не отказался вообще разговаривать. Он с трудом выносил тех, кто не понимал его с первого слова. Ко мне же всегда был сносно толерантен. Мне показалось, что он вполне удовлетворен моим кивком, и я, сам не знаю зачем, спросил:
– Ты хочешь уйти и оставить этот мир с носом?
– Я отдал ему себя всего, до последней клеточки. Мы предложили бесспорный и беспроигрышный алгоритм.
– И теперь хочешь бросить все это?
– Я утру ему нос.
– И громко хлопнуть дверью…
– Перед самым его мохнатым носом.
Я был потрясен! Я не верил собственным ушам!
– Всю жизнь я работал и только работал… Зачем?…
Это были последние слова, которые я слышал от Жоры.
Его «Зачем?» меня ошеломило: неужели, неужели и наша затея, нет – чисто выверенный и до грана просчитанный Путь спасения и этого мира от падения в пропасть ада – тоже рухнула?..
– Посмотри какие звезды, – сказал я, – они не позволят…
– Звездам плевать на нас… Когда Сократ умер…
Я был просто убит. Было ясно, что Жора уже начал подготовку к поражению.
Когда умер Иисус, мир перевернулся. И подвинулся к свету. Требовалась новая жертва… Он, Чуич, просто чуял этот крах… Крах греха…
Глава 14
Я гнал от себя всякую мысль о прошлом. Никакого прошлого просто не было, был чудесный сон: абрикосовая дорога… Теперь бессонница ни на шаг не отпускала меня, преследуя словно коршун цыпленка. И в те короткие промежутки времени, когда мне удавалось немного поспать, я даже во сне старался завладеть ее вниманием, стремился не упустить ее, не отдать, удержать, бился за нее, как за каждую пядь родной земли, захваченной врагом…
– Ты не в себе, – заметила Юля, – что-то случилось?
– Если ты сваришь мне кофе…
– С удовольствием!..
… но когда я просыпался и сидел чумной на кровати, глядя бессмысленным сонным взором на свои белые голые ноги, вдруг понимал: и эту битву я проиграл. Битву за ту, что… За жизнь, собственно говоря. Лучшую ли? Одному Богу известно. Ведь для того, чтобы это знать, эту лучшую жизнь следовало бы прожить.
– Знаешь, у нас кончился кофе…
– А который час?
– Выпей коньячку…
Как оценить качество жизни?
И если удавалось ненадолго уснуть, мне снилось одно только слово: хро-мо-со-ма! С восклицательным знаком! Да-да, снилось слово. Без всякого образа, даже без намека на какой-либо образ, на какой-то клубок или нить, или… Просто слово: хромосома. И я сам прибавил к нему другое – Христа. Хромосома Христа! Какое небесное звучание! Яркое, как «крест».