Хроника Беловодья

         Похоже было, что все население  деревни собралось на площади, мужики и бабы стояли кольцом, внимательно за  чем-то наблюдая, но за чем именно, понять было невозможно. Валька хотел было достать бинокль, но устыдился и скомандовал двигаться не торопясь.

Малашенко, неодобрительно качая головой, ехал рядом.

-- Я так думаю, цыгане музыку играют – обгоняя его, весело сказал рыжий боец. – Вон что-то красненькое мелькает.

- Назад, Сашка – цыкнул Малашенко – Будет тебе красненькое.

Казалось, что разведчиков никто не замечает, но когда до толпы оставалось шагов двадцать,  сквозь нее пробился военный нездешнего, почти ангельского вида, на лацкане его  расстегнутого  френча была приколота белая роза, и хотя, судя по красноте улыбающегося  потного лица, он был изрядно пьян, ноги его, обутые в крепкие английские ботинки с аккуратными обмотками, ступали твердо. Алая пилотка, на манер тех, что Малашенко видел еще на германском фронте, под Ригой, на буйных головах военных авиаторов, была украшена венком из чахлых ромашек. И только направленный в грудь Вальки ствол гочкиса, с заправленной в него и перекинутой через руку лентой, портил вид.

- Здорово, земляк. – радостно крикнул Малашенко. -  А не служил ли ты в Фанагорийском полку, году, эдак, в четырнадцатом?

Все так же улыбаясь, солдат помотал головой. Валька, тоскливо наблюдая за капустницей, присевшей на пулеметный ствол, подумал, что Малашенко был прав.

Черные раскосые глаза внимательно ощупали Валькину фигуру, задержавшись на  расстегнутой кобуре, от которой сейчас было мало толку. Затем взгляд поднялся выше и уперся в красную звездочку на  околыше фуражки. Ствол пулемета медленно опустился. Солдат улыбнулся еще шире и, положив пулемет на плечо, махнул рукой, приглашая,  повернулся кругом и пошел в толпу, расступавшуюся перед ним.

Сидевший рядом с Валькой долговязый, жилистый боец в, лопнувшем на спине  и подмышками, черном пиджаке, выплюнул, догоревший до губ, окурок и, упершись в луку седла,  приподнялся, собираясь спешиться.

- Куда? – удивленно посмотрел на него Валька – Сидеть. –  и, толкнув лошадиный бок каблуком, въехал в толпу. Остальные, по двое в ряд, последовали за ним.

На них мельком оборачивались, теснились, уступая дорогу, с тем, что бы  тут же вернуться к созерцанию происходящего внутри людского кольца, там, где бешено пиликали скрипки и ухал барабан.

Заметив лисий треух  кузнеца Гаврилова, Валька перегнулся через конскую гриву и деликатно постучал кончиком полусогнутого пальца по  рыжей маковке. Гаврилов поднял лицо и слегка смущенно, словно застигнутый за чем-то предосудительным, ухмыльнулся.

- Что празднуем? –  крикнул Валька.

Гаврилов задумчиво поскреб ногтем обожженную по краям русую бороду и прокричал в ответ – Вроде того, что свадьба у нас тут.

- А чего так неуверенно, дядя?

- Так люди вроде того, что не русские.

- Говорю ж, цыгане. – снова встрял рыжий Сашка.

Гаврилов обиделся. – Сами вы цыгане. А у нас – мадьяры. – и отвернулся, давая понять, что разговор окончен.

Столы, устроенные из брошенных на козлы полуторадюймовых досок, были уставлены бутылями с мутным самогоном и  блюдами с закуской, соколиный глаз Малашенко сразу засек зверя, давно невиданного в здешних местах,  поросенка жаренного, и  его ладонь легла на пояс, там, где была привязана бутылочная граната.

Среди темноволосых  солдат, чокающихся друг с другом железными кружками, затесалось и несколько деревенских, в том числе местный батюшка, кривоплечий отец Трифон, по ошибке расстрелянный год назад летучим отрядом по борьбе с внутренней контрреволюцией имени братьев Гракх,  вместе с лавочниками братьями Нефедовыми, мельником Самаркиным и тремя подозрительными, отказавшимися назвать свои имена. Ошибка вскорости выяснилась. Отец Трифон, поднятый мужиками из расстрельного оврага, отделался перебитой ключицей и сквозным ранением в мякоть ноги, но стал подозрителен Советской власти, не полагавшейся теперь на его полное сочувствие.

Были здесь и  женщины, причем двое из них - явно городские. Но сказать, которая из них невеста и где, кстати, ее жених,  было затруднительно. Валька сперва решил, что невеста – угрюмая барышня в пенсне, но, вовремя  определив в ней инструктора щигровского наробраза, передумал, так как доподлинно  знал, что та не любит никого, кроме поэта Пушкина.