Хроника чувств

Некоторое время после Октябрьской революции Крым оставался неподконтрольным центральной власти. Крымские власти не были ни «красными», ни «белыми», они были просто «местными». Вот такой местный военно-полевой суд казнил группу офицеров, относительно которых неизвестно, то ли они подчинялись Советам, то ли одному из многочисленных контрреволюционных формирований. Посланный из Керчи человек приказал затопить их в холодном море, в нескольких сотнях метров от берега, привязав к ногам свинцовый груз. Позднее водолазы обнаружили мертвецов, они колыхались, стоя вертикально у дна, шеренгой, «словно для вечности предназначенные». Говорили водолазы сбивчиво. Они отказывались доставать мертвецов. После этого Крым был занят белой армией генерала Врангеля. Потом Врангеля прогнали. Когда в 1945 году водолазы вновь спустились под воду у дворца Юсупова[14], чтобы проверить, нет ли там мин и не скрываются ли где малые подводные лодки, шеренга мертвецов все еще колыхалась под водой, тела уже были частично повреждены, но сохраняли строй, невидимые с земли.

— Не слишком ли расточительно было привязывать к ногам расстрелянных такую дорогую вещь, как свинец? Выбрасывать, так сказать, вместе с уже лишенными ценности мертвецами ценный металл? И это во время революции, когда всего не хватало?

— Должно быть, свинцовые чушки оказались под рукой. Какая-нибудь партия товара, оказавшаяся в Крыму. Металлические слитки с ушками, за которые можно было зацепить веревки, привязанные к ногам мертвецов. Такую вещь в самом Крыму, тем более в княжеском дворце, быстро не сделать. Свинец был ценностью, но не в этом месте, где он оказался совершенно без надобности, вот ему и нашли единственное применение. Свинец был им так же нужен, как и мертвецы.

— Однако мне кажется, что за этим событием 1918 года стоит эксцесс, особая потребность в самовыражении. Их можно было закопать в землю. Нет, они добыли свинец, у них сначала появилась идея привязать к ногам мертвецов свинцовый груз. Местные жители уже заранее видели картину, которая предстала затем глазам водолазов: шеренга расстрелянных, колыхающихся у морского дна. Возможно, они не были уверены, что этих людей надо было расстреливать, именно это сомнение и было таким образом выражено. Мне вспомнились колбасы, колышущиеся в коптильне.

— А кого вы имеете в виду, когда говорите «они»? Мы ничего не знаем о «человеке из Керчи» и о составе трибунала. Это было анонимное местное событие.

— Которое само сложило себе памятник, сохранившийся, как стало известно, еще и в 1945 году. Они были вооружены?

— Разумеется, иначе они не смогли бы расстрелять офицеров. Но кто эти «они»? И кем были офицеры? Если бы не свидетельства водолазов, я бы сказал: это слух, распущенный пропагандистами белых…

— Или устрашающая пропаганда большевиков, которую взяли на вооружение в своих целях белые. А кто вообще сказал, что это не были красные, расстрелянные белыми?

— На них была форма. По ней должно было быть видно, кто это.

— А что, красные ходили нагишом? У них не было формы?

— И все же остается эта странная потребность самовыражения. У них была какая-то мысль, когда они топили мертвецов в море, привязав к их ногам груз. Это было трудоемкое занятие.

— Ну да, надо было достать лодки или небольшие корабли. И придумать, как опускать мертвецов за борт.

— Конечно, ведь иначе не добраться до места, где мертвецы колыхались в воде, подобно повешенным, которых раскачивает ветер. Прямо как на картине.

— Но на картине, которую никто не видит. Разве что водолаз, которому поручили туда спуститься. Они хотели что-то показать и в то же время что-то скрыть.

— Во всяком случае, это странно.

— Еще как странно. Но это неуместное выражение. Вы не представляете, дорогой мой, как жутко водолазу увидеть колыхание этих привидений среди водорослей Черного моря, неспешные движения, продиктованные течениями на такой глубине.

— Метр за метром относимые годами в сторону Турции. А что еще сказали водолазы?

— Они были в ужасе. Если переводить буквально: «обезумели».

— Они поначалу приняли мертвецов за привидения?

— За кого-то, кто означал их самих. Они увидели в этом зрелище какое-то послание для самих себя.

— Странный результат революции.

— Или контрреволюции. Ведь так и неизвестно, что там были за местные события.

— Тогда скажем так: странное погребение.

— Да. Но не повторяйте вечно «странное». Это слово здесь совершенно не подходит.

— Не будьте мелочны.

— Такое расположение мертвецов у морского дна представляется мне загадочным.

— Можно и так сказать.

— Это загадка, что-то выражающая.

— Да, потому что скрывается под водой.

— Надо представить себе, как это выглядело в свете фонаря водолаза. Семь мертвецов в ряд. Но расстояние между ними было разным.

— Могли ли водолазы сказать о них что-нибудь более определенное?

— Только то, что это были люди, а не призраки.

— Но они их посчитали привидениями?

— Да, как это говорится. У них не было подходящего выражения для увиденного. Как говорится, «почти обезумели от ужаса». Но обезуметь отчасти невозможно.