Хроника гнусных времен

– Вы сказали, что там ничего не написано, – нетерпеливо перебила Муся, у нее было потрясающее самообладание, – но там же написано! И именно по-арабски!

Кирилл взял со стола газету “Коммерсант”, развернул и вынул четыре листа плотной бумаги. Бумага была пожелтевшей, картинки выцветшими, а арабские буквы жирными, черными и казались нарисованными совсем недавно.

– Боже мой, – тоненько проговорила Света.

– Подписи под рисунками – никакой не текст. – Кирилл разложил листы в два ряда. В верхнем ряду были чудесная птица и ханский трон, а в нижнем – вверх ногами – купальщица и паук. В ухо ему сопел очухавшийся Владик, и Кирилл оттолкнул его. – Видите? Если положить их так, получается, что каждая строчка – это сторона четырехугольника. Четырехугольник и есть дом. Буквы внутри четырехугольника – это план. – Он провел пальцем. – Прямые линии в буквах продолжают друг друга. Завитушки добавлены для красивости. Вот здесь, где буква нарисована красным, скорее всего и есть ваш клад.

– Как просто, – пробормотала Муся, не отрывая взгляд от красной вязи, – как все просто…

– Да, – согласился Кирилл, – просто. Она владела собой совершенно. Бледные щеки чуть порозовели, она глубоко вздохнула и сказала холодно:

– Все. Спасибо за внимание. Больше мне здесь делать нечего.

– Гриш, дай мне сигарету, – попросил Кирилл.

– Как – нечего? – Дмитрий Павлович поднялся из-за стола, глаза у него засверкали и сузились, как у тети Александры, – что значит – нечего?! Мы что же? Так ее и отпустим после всего, что она… наделала?!

Муся на него даже не взглянула.

– Отпустим, – сказал Кирилл, прикурил и сморщился, дешевый крепкий табак обжег небо, слюна стала горькой, – конечно, отпустим. Все, что я рассказал, – никакие не доказательства, Дмитрий Павлович.

– Как – не доказательства? – опешил Настин отец. – Почему не доказательства?

– Разрешите, я пройду, – проговорила Муся.

– Это для нас с вами доказательства, – сказал Кирилл, затягиваясь, – а не для… – он поискал слова, – правоохранительных органов. Никто не станет затевать дело из-за смерти пожилой женщины в ванне. Сергей жив. Если, конечно, вы будете настаивать, заплатите кому-нибудь, дело заведут, Агриппину Тихоновну откопают, проведут экспертизу или что там обычно проводят в таких случаях. Прошло много времени, дело повисит, повисит, и его закроют. Она не зря так хорошо все продумала, ваша Людочка – Милочка – Мила – Муся.

– Да, – сказала Муся, – жаль, что я не успела. Если бы Настя вас не привезла, все получилось бы.

– Получилось бы, – согласился Кирилл. Не торопясь, Муся пошла к крыльцу, и Света крикнула:

– Мама, она уходит!

– Пусть уходит, – процедила сквозь зубы Нина Павловна, – все равно уже ничего не изменишь.

– Дик, пропусти! – приказал Гриша своей собачище.

Муся легко сбежала со ступенек, подхватила свой велосипед и пошла по саду в сторону старого парка. Все смотрели ей вслед и молчали.

Настя приложила ладони к щекам. Соня закрыла глаза, под тяжелым Гришей скрипнуло кресло.

– Это мое! – вдруг прошипела тетя Александpa. – Все, что там есть, – мое! Старая карга поплатилась за свою жадность! Теперь все это будет мое!

Она грудью упала на арабские рисунки, сгребла их трясущейся сарделькообразной рукой и обвела семью ненавидящим взглядом.

– Началось, – пробормотал Кирилл и поднялся. Он больше не хотел никого видеть. – Гриш, пойдем покурим.

Он протиснулся между плетеными креслами, сбежал с крыльца, слыша за собой тяжелые прихрамывающие Гришины шаги. Вдвоем они уселись на теплую лавочку в зарослях старой сирени. Кирилл закрыл глаза и откинул голову. Было жарко, и солнце как будто трогало кожу невесомыми горячими лучами. Какая-то птица возилась в зарослях, деловито попискивала. Пес, улегшись неподалеку, коротко дышал, вывалив розовый чистый язык.

– Не переживай, – сказал Гриша и толкнул Кирилла плечом, тот покачнулся, – ты молодец.

– Я молодец, – согласился Кирилл.

– Неужели она и впрямь думала, что уголовник? – сам у себя спросил Гриша с изумлением, и Кирилл усмехнулся, не открывая глаз.

Гриша помолчал и спросил снова:

– Как ты думаешь, она теперь со мной… поговорит или свою мамашу бешеную обхаживать станет?

– Сам разберешься, – сказал Кирилл, – не маленький.

И они опять замолчали.

Так они сидели и молчали, и птаха копошилась в сирени, и солнце лениво пригревало, и пахло травой, смородиной, летом – всем самым лучшим, что только есть в жизни, – и в голове у Кирилла легчало, как будто солнце до дна высвечивало всю черную муть, и она оказалась не такой уж глубокой и страшной.

Быстрые шаги, которые Кирилл уже научился узнавать, зазвучали на дорожке, и Настя сказала:

– Подвиньтесь, пожалуйста, – и протиснулась между ними, сунув сжатый кулачок под ладонь Кирилла.

– Ну что? – спросил он, открыл глаза и увидел ее прямо перед собой, очень близко. – Тетя Александра получила, что хотела?