Он поднял тяжелую руку – как будто чью-то чужую – и положил ее Насте на голову.
– М-м-м?.. – сонно промычала она и потянула на себя покрывало, устраиваясь спать.
– Подъем, – прошептал он, – нас ждет чай с родственниками.
– М-м-м? – опять промычала она.
– Чай, – сказал он и легонько потянул ее за волосы, – чай, миледи.
– Какой еще чай? – забормотала она недовольно. – Ты что, с ума сошел?
И вдруг вскочила, поддав головой его руку.
– Чай! – завопила она и спрыгнула с кровати. – Господи боже мой, я совсем забыла, нас же ждут пить чай!
– Об этом я и говорю, – сказал он и захохотал.
– Не смей! Где мои брюки?!
– Понятия не имею. А мои где?
– Да ладно, все равно все сырое, потом найдем. Вставай, что ты лежишь! Они сейчас подумают, что…
– Что мы украдкой целуемся на лестнице, как юнкер с гимназисткой, – подсказал Кирилл.
– Кирилл, вставай! Где твои вещи?
– Мои вещи в твоем гардеробе.
– А? А, ну да, – она подбежала к гардеробу, лихорадочно водя щеткой по мокрым волосам, – вот черт возьми!..
В него полетело какое-то барахло, которое он ловил и складывал на покрывало.
– Ну что ты лежишь?!
– Я устал, – объяснил он с удовольствием, – я устал потому, что ты на меня напала, бросила на кровать и хорошенько мною попользовалась.
– Я тебя не бросала!
– Еще как бросала.
Пыхтя, она кое-как напялила майку, натянула шорты и швырнула под зеркало щетку, которую все время держала в руке.
– Я скажу всем, что ты в душе, – сообщила она уже из-за двери. По лестнице затопали босые пятки, и все смолкло.
Кирилл полежал еще немного – может, он любит принимать душ по полчаса, – а потом поднялся. Fo-лова была тяжелой, как будто он нанюхался душных цветов.
Почему он непременно должен идти пить какой-то чай, да еще делать вид, что задержался в душе?! Почему он не может проспать весь остаток дня, а потом полежать на диване с книжицей под названием “Кровавые твари” и Настей Сотниковой под боком?
Черт бы подрал все семьи на свете!
Ровный шум дождя, отдаленные голоса на террасе, осторожный скрип половиц, как будто по ним прошел кто-то совсем невесомый – старый дом жил своей жизнью, загадочной и непонятной.
Кирилл вдруг подумал, что уж дом-то точно знает, что произошло с его старой хозяйкой, и скорее всего знает, что еще только должно произойти.
Знает – и молчит.
Из кухни вышла Муся с подносом в руках и издалека улыбнулась Кириллу. Следом за ней выскочила Настя. У нее был озабоченный и преувеличенно деловой вид. Такой вид всегда принимали сотрудники Кирилла, когда он в очередной раз заставал их за пасьянсом.
– Мусенька, ты уронила, – сказала Настя и сунула какой-то сверточек в карман Мусиного фартука. – Что ты так долго, Кирилл!
– Я не долго.
– Возьми, пожалуйста, на плите второй чайник. И пошли, пошли!..
Когда он с чайником в руке вышел на террасу, вся семья чинно пила чай и, кажется, даже никто не ссорился.
Тетя Александра взглянула на него, раздула ноздри, но ничего не сказала. Мышки-Сони на террасе не было.
– Как там в городе? – спросил Сергей.
– Все нормально, Сереж, – ответила за Кирилла Настя. – Кирилл, тебе чай с мятой или обычный?
– Где вы побывали? – Света болтала тонкой ложечкой в синей чашке, не поднимала глаз и усмехалась загадочно. – Достопримечательности осматривали?
– Хотели в Кунсткамеру, – объяснил Кирилл, – но она по понедельникам не работает. Эрмитаж тоже закрыт. Мы в Зоологическом музее отдохнули.
Владик радостно захохотал и толкнул в бок свою мамашу, которая величественно покачнулась – как стог с сеном.
– Не балуйся, сынок, – попросила она кротко.
– Мам, у тебя голова болит? – спросил Сергей у Нины Павловны. – Может, попросить чего-нибудь у Сони? У нее наверняка есть от головы.
– Тетя, а где Соня? – подал голос Дмитрий Павлович. – Юля, ты звала ее к чаю?
– Ну конечно.
– Может, мне сходить? – спросила Настя, всем своим видом выражая немедленную готовность бежать за Соней.
– Ее никогда не дождешься, – сказала тетя Александра и поджала губы, – с ней вечная история, никогда ее нет.
– Я здесь, мама.
Голос был такой странный, что Кирилл быстро обернулся, не донеся чашку до рта.
– Что случилось? – быстро спросила Нина Павловна, и все вдруг смолкло, даже Света перестала звякать ложечкой о чашку.
Серое личико перекосилось, как будто мятая бумага, обозначилась густая желтизна вокруг глаз, губы затряслись, и Соня сказала, рассматривая носки своих тапок:
– Ожерелье поддельное. Мама, налить тебе молока?
– Ты же знаешь, – сказала тетя Александра холодно, – что я не пью чай с молоком. Это портит цвет лица. Что это за глупость? Почему ты решила, что оно поддельное?
– Потому что я только что поговорила с ювелиром. – Держась очень прямо, Соня прошла к свободному креслу рядом с матерью и села, так ни на кого и не взглянув. – Он сказал, что нет никаких сомнений. Что ожерелье старое, но в нем нет ни одного ценного камня. Стекляшки.
– Сонечка, хочешь чаю? – быстро спросила Муся и посмотрела на Настю.
– Да. Спасибо.
– Вот это да! – радостно сказал Владик. – Выходит, что бабуля оставила тебе стекло?! Ну, молодец! Ай да бабуля! Кремень старуха!