Хроника истерии

Липатов озвучил свою последнюю мысль, и ему стало легче. А слова оказались приятно-шершавыми, слетая ввысь с языка. Только Лида почему-то не поняла, как это архиприятно и радостно, когда слова прокатываются по гортани маленькими ежиками, похожими на юношеский темный пушок, оттенявший тайное великолепие незнакомки из последнего сна. Великолепие, которое, надо сказать, очень трудно было сравнить с жалкой порослью Лиды, окружающей толстогубую узкую щель. Лида обиделась и заплакала. И ушла, почему-то хлопнув дверью.

"А ну тебя к Богу", - перефразировал Липатов своё напутствие. И пошел курить в сортир. Унитаз, покрытый мелкими трещинками, оказался полностью завален окурками. До краев. Окурки были набухшие и размокшие. От них пахло мочой. Липатов закурил последнюю "приму" из пачки и откинулся на стену. Кафель приятно холодил спину.

Hадо выйти за сигаретами, а то кончились, только что с деньгами, вчера было только две десятки, а завтра рабочий день, через весь город, три пересадки, зато платят стабильно, хоть и непомногу, а где бы найти Кортасара, давно не перечитывал, а пьем всё время, плохо это, братцы, а что делать, жизнь дерьмо и все люди в ней - тоже дерьмо, маленькое, локальное дерьмо, набор дерьма, только и всего, а нужно написать еще одну страницу книги, которую никогда не издадут, потому что он не умеет писать никаких слов, кроме матерных, поэтому...

Липатов выкинул окурок в унитаз и прошел в комнату.

Открыл общую тетрадь и четко вывел оранжевым маркером, поднятым с пола, на главном развороте:

- ВСЯ ЖИЗHЬ - ХУЙHЯ!

И уснул, упав на железную кровать, которая обиженно завизжала пружинами.

Сквозь сон он отметил, что снова пришла Лида. Она легла сверху, начиная раздражать кое-что кое-где, и Липатов проснулся от удовольствия. У него ушло почти полминуты на то, чтобы сфокусировать глаза на лице Лиды, мокром от пота и измазанном спермой.

И тут Липатов понял, нечто, равняющееся по значимости с просветлением Гаутамы Будды. Он понял, что Лида - это девочка из сна, и он тоже эта девочка. И что все люди на улицах - тоже девочка из сна, а также он, Лида и все прочие. И что каждый человек - это каждый другой человек. И все едины, если смотреть на вещи непредвзято. А значит, и Мерилин Монро, и Памела Андерсон и тысячи других примадонн - все в его постели. Практическое приложение теории, так сказать.

Открытие совершенно огорошило Липатова, возымев эффект обуха, с солидной скоростью прикоснувшегося к бритому липатовскому затылку.

И стало хорошо.

- Ты... эта... Хороший человек. И женщина тоже... это... э... Хороший! Давай напьемся вместе! - подумав, предложил Липатов. Из его уст это заявление равнялось жаркому и прочувствованному объяснению в любви.

Лида не ответила. Она просто перевернулась на спину и раздвинула ноги, открывая жалкую поросль, окружающую толстогубую щель.