Хроника лишних веков (рукопись)

— Самоубийство противоречит Закону, — продолжать спокойно увещевать меня великий воин. — Если Свободный не оставит мне выхода… если мне придется замкнуть Кольцо самому, то это будет означать небытие. Небытие даст мне большое преимущество в Войне… однако Свободный обещал мне прийти на Хариту.

«Ну и пришествие!» — цинично хохотнулось мне… но я уже ничего не мог изменить.

— Мне не известны обычаи Свободных, — сказал Сигурд-Омега, и мне в тоне его мысли, проникшей гласом в мозг, послышалась безмерная усталость. — Прошу извинить меня и отдать мне «лапу»…

«Лапу?!» — изумился я забавному наименованию боевой перчатки-клешни, совсем не подходящему для столь эпических дел, обрадовался, как ребенок, тому, что воин передумал и все обошлось, и протянул ему руку с уменьшившейся клешнею. На моей руке она казалась совсем не страшной.

Сигурд-Омега одной рукой осторожно обхватил трехпалую клешню, направил на себя ее «средний» палец и, холодно глянув мне прямо в глаза, резко отвел в сторону «большой».

Синим, жгучим разрывом нас отбросило друг от друга на края площадки.

Я открыл глаза — зрачки заплыли кляксой, тенью ослепительной вспышки, я не мог различить сквозь нее ни неба, ни земли. Не в силах был я подняться на ноги, не видел я ничего и ничего не хотел больше видеть.

Воин Сигурд-Омега лежал навзничь с холодным, как и раньше, лицом. В груди, куда выстрелила «клешня», чернело, смолисто поблескивая, рыхлое пятно. Из него выкипал пар. «Хватит!» — сказал я себе и посмотрел в чужое небо, надеясь, что ввысь этими струйками пара выкипает душа воина. Однако до Валхаллы ей добраться было не суждено. Боги закрылись в своей цитадели наглухо… хоть и тщетно. Инкарнаполис… Здесь все души уходят только вниз.

Наверху было небо, очень похожее на настоящее, и было, ближе, тюремное окно в стене. Решетка была срезана, я получил приглашение к побегу. Ценой жертвы… хотя на такое слово в этом мире наложено табу.

Я собрался с силами, вспомнил про долг, возникший перед двумя воинами, поднялся на ноги и шагнул, не глядя, ввалился в золотистый туман.

(Окончание следует)

«РУССКИЙ ГОЛОС». 1929 год. № 10

Николай АРАПОВ

ХРОНИКА ЛИШНИХ ВЕКОВ

_{Роман-путешествие}

_{(Окончание. Начало в № 9)}

БУДУЩЕЕ КАК POST SCRIPTUM

Планета Земля — Москва — 3 октября 1993 года от Рождества Христова

Золотистый туман мгновенно свернулся в яркую точку в центре бархатной черноты… и я превратился в луч. Я физически чувствовал себя лучом света и боли, пронзающим небытие…

А потом я превратился в шар, ткнулся во что-то мягкое, повалил это мягкое с грохотом, потом прокатился по чему-то плоскому и твердому и ткнулся лбом во что-то совсем твердое и неуместное. Искры посыпались из глаз, но вскоре я заметил, что искры сыплются и вокруг, в теплых и каких-то угловатых сумерках.

Я вспомнил чей-то вскрик. Мой ли в момент удара?.. Муки и сомнения были прерваны посторонним стоном и беспомощной вознёй поблизости.

Два тощих прямых рога целились в меня — ножки опрокинутого стула. За сиденьем, принявшим положение щита, ворочался и всхлипывал человек.

Картина частью прояснилась: я пронзил границу миров, ядром-снарядом угодил в кого-то, сидевшего на стуле посреди темной комнаты, повалил его, а сам ударился головой об стенку странного гулкого шкафа. Я потрогал шкаф и убедился, что он холодно-железный.

— Кто это? — еле живым русским голосом прошептал человек.

Прошептал явно вовне, за пределами моего мозга.

Сердце мое едва не вырвалось вон… Если это все же не передача мысли — то несомненно Россия! Неужто попал домой?!

Я поднялся, кое-как устоял на ослабевших ногах и нашелся ответить:

— Свой… По всей видимости… Наверно, добрый вечер.

— От… Откуда?.. Кто?.. — Человек продолжал заикаться от испуга.

Я шагнул к нему и хотел было помочь подняться, но он на полу шарахнулся прочь.

Мне опять оставалось быть хозяином положения.

— Мефистофеля вызывали? — вопросил я, стараясь, чтоб было повеселей.

— Кого?.. — Теперь удивления в голосе стало больше, чем страха, так что дело пошло на лад.

Отвратительно воняло горелым каучуком… или резиной…

— Прошу вас не бояться меня, — умеренно продолжил я тему. — Вышло некоторое недоразумение. Окажите любезность, сообщите, какой нынче год на дворе.

— Девяносто третий… — откликнулся мой ошеломленный медиум.

— Не тысяча ли девятьсот?.. — уточнил я, а сердце забилось сильнее.

— Да… — был ответ.

— А число? — вытягивал я.

— Третье… Третье октября…

Начало золотой осени. Моя любимая пора!

Итак, семьдесят три года вперед… В сущности, я не испытал сильного волнения по поводу дат, уже сделавшись опытным путешественником во времени… Но помню теперь легкую ностальгическую грусть минуты и предчувствие… предчувствие некой пустоты, бессмыслицы.

— А я, не удивляйтесь, из февраля одна тысяча девятьсот двадцатого года… — сообщил и я. — Проездом, так сказать.