Хроника отложенного взрыва

Правильней было бы сказать — Международной организации уголовной полиции. Но Гольцов сознательно пропустил слово. Опять же — для убедительности.

В ответ Моравек криво улыбнулся, на этот раз с явным скептицизмом. Георгий уже знал из личного дела, что Вацлав Моравек некогда служил в госбезопасности Чехословакии. Стоял на страже завоеваний социализма, пока тот самый социализм не приказал долго жить.

В начале 1990 года всем здешним чекистам неожиданно велели сдать оружие и разойтись по домам. То была «бархатная революция». Сотрудникам госбезопасности, оставшимся не у дел, приказали сидеть дома и ждать телефонного звонка.

Охоты на ведьм, как в других бывших соцстранах, в Чехии не устраивали. Но и на прежнюю карьеру «старичкам» рассчитывать не приходилось. Через несколько дней начальником госбезопасности назначили бывшего разведчика, уволенного после Пражской весны. Он пришел, естественно, со своей командой, которая чистила ряды, вызывая «бывших» на ковер по одному.

Офицеров-контрразведчиков разделили на три части. В первую включили тех, кто наиболее рьяно боролся с диссидентами. Их тут же уволили. Те, кто боролся за светлое коммунистическое будущее ни шатко ни валко, но все же боролся, особого доверия у новой власти не вызывали. Их перевели в полицию. Чтоб хоть какую-то пользу приносили. Третьих, в основном молодых и либеральных, зачислили в бюро защиты демократии и конституции.

Моравеку еще повезло, он попал во вторую группу, хотя вполне мог загреметь и по первому разряду. Ведь он служил в отделе, который поддерживал тесный контакт с КГБ СССР. По большому счету, чехословацкая госбезопасность не просто поддерживала отношения с КГБ. Она училась по учебникам КГБ, довольствуясь ролью младшего друга. На этом фоне связи Вацлава в Москве выглядели слишком тесными, а потому подозрительными.

До 1994 года он тянул лямку в следственном управлении полиции, а потом вдруг уволился и как-то сразу стал главой нескольких фирм. Сначала — туристической, потом транспортной, торговой и даже одной цветочной, управлявшей сетью магазинов. «Цветочный бизнес — для жены, — объяснил он потом следователям, — чтобы дурью не маялась, а занималась чем-нибудь для души».

Его бизнес процветал, пока весной 2001 года македонская полиция с подачи Интерпола не арестовала колонну грузовиков, принадлежавших фирме Моравека. Под видом гуманитарной помощи они перевозили оружие албанским боевикам.

Водители разводили руками: ничего не видели, ничего не знаем. Моравек тоже открестился: мол, верил заказчику как себе, и вообще виноват экспедитор, не проверивший груз. Чешская полиция на всякий случай решила прошерстить весь бизнес бывшего коллеги. Тем более началась кампания по проверке сомнительных совместных фирм. И Моравек попал, что называется, под раздачу. Полицейские накопали и уклонение от налогов, и махинации с денежными средствами, и даже контрабанду.

Единственная фирма, к которой не было претензий, — сеть цветочных магазинов. Там действительно были цветы, одни цветы, и ничего кроме цветов.

В итоге Моравек загремел за решетку. А его жена подала на развод, забрала практически все имущество, превратившись из приложения к мужу в акулу бизнеса…

— Вы не против, если я закурю? — Вацлав развалился на стуле и посмотрел на следователя. Тот кивнул и протянул сигарету. — Поганый табак, — сказал Моравек, выпуская струю дыма. — Дешевый. У меня даже домработница такие сигареты не курила.

— Тогда домработницу и просите, чтобы сигареты носила, — заметил Гольцов, которому начала надоедать вальяжная самоуверенность заключенного.

— О да. — Вацлав улыбнулся, выпуская дым кольцами. — Только она уже не работает: эта дура ее выгнала.

По тому, с каким пренебрежением Моравек произнес «эта дура», стало ясно, что говорил он о жене.

— Итак, вы что-то хотели спросить? — Он посмотрел на полицейских.

— Нет, это вы хотели что-то рассказать, — уточнил Георгий, подумав: «Зря теряю время. Ничего он не знает, скучно ему в тюрьме, вот и куражится».

Словно в подтверждение, Вацлав растянул рот в усмешке, которая уж точно не выражала ничего хорошего.

— Да, — сказал он. — Я вызывал вас.

«Каков!» — Гольцов уже не знал, злиться или смеяться от наглости заключенного.

— Я хотел рассказать, что меня подставили русские, — продолжил Моравек.

— Русская мафия? — В свою усмешку Георгий вложил скепсис, презрение и самоиронию: я-то, чудак, надеялся услышать что-то путное.

— Что вы подразумеваете под словом «мафия»? — Вацлав резанул взглядом, в котором мелькнула бесшабашная искорка, как у пирата перед абордажем. — Если бритых недотеп с массой как у кастрированных кабанчиков, какими представляют русскую мафию в Европе и Америке, то мой ответ: нет. Это не бандиты, а вполне приличные даже по европейским меркам люди. Просто у них работа такая… Но табак у вас все-таки паршивый.

— Да и ваш рассказ тоже пока не очень, — равнодушно произнес Гольцов. — Чувствую, что напрасно сюда приехал. Спасибо, конечно, что вытянули меня в Прагу, хоть хорошего пива попил.

Он встал, чтобы уйти.