Хроника парохода «Гюго»

Так и пропали эти двое. В предзимнюю ноябрьскую стынь, в штормовое время.

С той поры сущее наказание выдалось людям на «Гюго»: рейс за рейсом, и все мимо Владивостока. Еще и в Канаде два месяца в ремонте стояли. Вернулись на следующий год, сорок пятый, в марте.

По улицам, по сопкам снег лежал, но в бухте льда не было. Теплые ветры задували, и солнце посвечивало среди облаков. Поначалу в город с рейда ходили катером — на рейде «Гюго» порядком подержали, потому что у причалов битком — разросся дальневосточный флот. А потом и ему нашлось место для разгрузки.

И тут от разных людей стало известно, что Алферова тогда в спешке своей ушла не на береговое житье, а вскоре стала матросом на каботажном пароходе «Гонец». Ходил он по всему побережью — от Находки до Совгавани и еще дальше, до бухты Нагаева. Старый пароходишко, царской еще постройки, век свой доживает. После океанского сухогруза — на такой! Но понимали: так нужно было Алевтине, не зря она в Ванино выпрыгивала на берег. В Ванино «Гонец» будет приходить куда чаще, чем «Виктор Гюго»...

А Реут, рассказывали, работает девиатором во Владивостокском порту, налаживает магнитные компасы на пароходах. Морское занятие, а жизнь на берегу... Правда, точно про бывшего старпома никто ничего не знал, и, быть может, так бы и забыли его, но однажды Огородов с Левашовым встретили Реута.

Шли по Нижне-Портовой, по слякотной обочине — сторонились грузовиков. И тут навстречу знакомая фигура: синий макинтош и фуражка с «крабом», все как прежде, и смотрит человек привычно, сощурившись. Словно и не расставались, не прожили полгода врозь.

Сближались, и Огородов все думал: что же надо сказать? Что-нибудь почтительное, решил, требуется, все-таки начальство, хоть и бывшее. А с другой стороны, уверял себя, лучше не говорить почтительное, лучше, наоборот, свойское, простое. Следует же людям когда-нибудь и на равных общаться!

Пока электрик раздумывал, Реут остановился и поднес ладонь к козырьку: «Кого я вижу!» И улыбка на бледном лице подтверждала, что рад нежданной встрече.

— Здравия желаем! — услышал Огородов свой голос и удивился, отчего у него эдак по-солдатски вышло: каблуки даже сдвинулись, а носки врозь. — Как себя чувствуете, Вадим Осипович?

Электрик стал пожимать руку старпома и все косился на Левашова. «Ох, — думал, — сбежит сейчас!» Но Реут и Сергею — руку, и тот поздоровался, не отвернулся.

Молчали, переглядывались. Не будь встреча такая нечаянная, Огородов бы поболтал, наговорился вволю. Новостей у Реута, несомненно, вагон. Что в порту происходит и на пароходах, где и что знакомые люди поделывают, как поживают, — девиатор, он, что ни день, на другом судне. Но из всех возможных для разговора тем лишь одна почему-то подворачивалась Огородову — так и хотелось спросить: как поживает Алферова А. Е.?

Подумал об этом электрик, но ничего не сказал. Невежливо в личные дела соваться, да и не стал бы Реут на эту тему беседовать. Ни с кем. Так, про жизнь на «Гюго», про сводки Совинформбюро и что войне скоро конец — пожалуйста. О том и пошла речь. В общем, постояли, покурили и разошлись.

Шагов уж двадцать отмерили, и вдруг Левашов заспешил обратно к Реуту. Что-то спросил, и тот ответил, а потом еще и Левашов кивнул, они еще раз пожали друг другу руки и уж совсем расстались.

— Я спросил, как он сам-то теперь, — объяснил, догнав электрика, Левашов. — А то, может, и не увидимся...

— Ты спросил? — удивился Огородов. — Ишь храбрец! Ну и что же?

— А то, что никакой он не девиатор, Реут, а капитан. Месяц всего был девиатором и получил должность.

— Где?

— На пароходе «Львов». Тоже «Либерти», новенький.

— Вот это новость... Капитан, значит! Но что-то я у него удовольствия на лице не заметил.

— От капитанства? — спросил Левашов. — Или вообще от жизни?

— От жизни. Он капитаном давно сам себя считал.

Шагали уже по привокзальной площади. Над людской толчеей, трамваями, грузовиками ветер разносил слова из репродуктора:

«...Юго-восточнее Данцига... в результате наступательных боев заняли город... Войска Второго Белорусского... марта овладели... в Венгрии... озера Балатон... стремящегося прорваться к Дунаю...»

— Стой! — приказал электрик. — Оперативная сводка.

Голос у диктора серьезный, но пробивались в нем — не удержать — радостные нотки. И так приятно было слушать этот голос и повторять про себя неведомые ранее, такие симпатичные названия немецких городков — Нойштэдтервальд, Тиге, Маренау, Гросс. И что подбито и уничтожено семьдесят два вражеских танка и сбито восемьдесят три самолета.

— Эй, ра-аз-зявы! Буксиром с места срывать? А видать, в загранку ходют!

«В загранку — значит про нас», — решил Огородов. И увидел: портовый грузовичище влез на рельсы, трамвай истошно звенит, требует пропустить, а причина неразберихи — новенький «виллис» с солдатом за рулем. «Виллис» пятится, гудит, а они с Левашовым ему дорогу начисто перекрыли.