– Вообще-то, – сухо проговорил Эрик, – мы тут как раз для того, чтобы никто туда не совался. Подыхает Зона или нет, а гробануться в ней – что два пальца… Тем более в темноте.
– Так что, по-вашему, мы должны…
Он вдруг осёкся и маятником качнулся назад. В размытом жёлтом мареве промелькнула тень, которой там неоткуда было взяться.
– Vot chyort! – пробормотал Вадим, недоверчиво качая головой.
Заскрежетала заборная решётка. Тяжёлое тело ударилось о неё и, отшатнувшись, снова растворилось в сумраке.
Эрик, чертыхаясь, нашёл наконец ствол и вслед за Вадимом выскочил на площадку перед шлагбаумом. Ходячие мертвяки давно уже перестали покидать могилы – только потому, что, грубо говоря, закончились. Или что же, думал на ходу Эрик, это Зона напоследок выдавила откуда-нибудь старых, многотыщелетних?.. возродила и выпихнула из земли? облекла в плоть, впрыснула в жилы кровь?
Он сделал пару шагов, едва не поскользнулся в луже и наконец разглядел визитёра.
Ну да, конечно. Какие «многотыщелетние»? Мог бы с самого начала сообразить!..
Вадим уже вручную отжимал планку шлагбаума, чтобы Шухарт мог протиснуться.
Устал как пёс, это сразу было ясно. Ещё и замёрз, небось, хотя кто его знает. Он почти всегда такой после Зоны: краше в гроб кладут.
– Долго ты сегодня, – сказал ему Эрик.
Шухарт кивнул и побрёл ко входу в КПП. Кажется, он спал на ходу.
Когда Эрик с Вадимом зашли, Шухарт уже сидел рядом с рюкзаком и тупо смотрел в его нутро.
– Переодевайся, – велел Эрик Вадиму, – отвезёшь его домой. А то навернётся по дороге или собьёт кого-нибудь, сталкер хренов. Кончишься ты на работе, Шухарт, загоняешь себя до смерти. Ты где эту рванину добыл?
Шухарт непонимающе взглянул на него, потом улыбнулся краем рта:
– Держу на всякий случай. Хорошо хоть, они не догадались сапоги захватить.
Он встал и с кряхтением начал стаскивать с себя вонючие, засаленные тряпки, которые лет сто назад, может, и были одеждой. Вадим поймал взгляд Эрика и включил кондиционер.
Потом они все втроём дошли к стоянке, Эрик закинул рюкзак Шухарта на заднее сидение, и машина понеслась в ночь.
Шухарт сидел, привалившись плечом к дверце, и делал вид, будто дремлет. Он помнил, что надо было ещё куда-то зачем-то заехать, но куда и зачем – уже не помнил. Вадим вёл машину ровно, только иногда бросал на Шухарта колкие взгляды.
– Ну спрашивай уже, – сказал Шухарт беззлобно.
Вадим вздрогнул и какое-то время смотрел на дорогу.
– Я не знаю, что спрашивать, – сказал он наконец. – Ни одного умного вопроса.
– Давай глупые. Начни с того, зачем тебе это нужно.
Вадим пожал плечами:
– Просто, понимаете, у нас в семье дед всегда был… ну, как икона. Отец его плохо помнил, о нём в основном бабушка рассказывала. И я с детства знал, что, когда вырасту, должен быть как он. Не буквально, конечно, а…
– Понимаю, – кивнул Шухарт. Он повёл плечами, пытаясь сесть удобнее, но Вадим гнал машину слишком быстро. Хорошо ещё, они пока были в заброшенных кварталах. Может, подумал Шухарт, скоро отпустит. Должно отпустить.
Хотя должно было, по-хорошему, ещё часа два назад. Ну, час, при самых худших раскладах.
Вадим шумно вздохнул.
– И вот выходит, вроде я и знаю про деда многое. А толком – считай, ничего. Бабушка – это бабушка. Ну, статьи я его читал. Разве можно по статьям понять душу человека?
«Ишь какой, – подумал Шухарт. – Душу ему подавай, на меньшее не согласен».
Он попытался, не обращая внимания на мельканье «нитей» и «лепестков», найти нужные слова.
– В общем-то, я Кирилла плохо знал. Про себя, тем более про семью, он почти не рассказывал. Но, если задуматься, – разве в этом дело? Бывает: посмотрел на человека и сразу всё про него понял. Так и с Кириллом. Он был хороший человек, твой дед. Как витражное стекло после дождя: светлый и чистый. Настоящий. Таких мало. Вот если б их было больше – или развалилось бы всё к чертям, или мир стал бы лучше, я не знаю.
Шухарт замолчал. Они проезжали мимо вокзала, через плотную путаницу привязанностей, надежд, желаний. Главное сейчас не напрягаться, вообще не двигаться. Не впускать в себя.
Наконец начался парк.
Не отпустило, но стало легче.
– Ладно, – сказал Шухарт, – всё это только слова. Словами главного не объяснишь.
– А вот если бы он вдруг захотел пойти к Шару? Вы бы отвели его?
Шухарт кивнул.
С этого ведь всё и началось, подумал он. Вот как раз с этого. Я захотел, чтобы Кирилл перестал хандрить. Хотел сделать его счастливым.
– А… как думаете, о чём бы он попросил?
– Не знаю. Для этого, наверное, нужно быть Кириллом, чтобы понять… Но уж точно не для себя и не за себя, для себя он бы ничего просить не стал.
– Интересно, а были вообще люди, которые бы хотели чего-нибудь… ну, глобального? Я всё время, сколько здесь, смотрю на тех, кого вы водите, и думаю: а если среди них будет негодяй? Садист, убийца, насильник. И что, Шар ценой горя других сделает такого счастливым?
– Когда имеешь с ним дело, ни в чём нельзя быть уверенным, – сказал Шухарт. – Но… вряд ли. Думаю, он понимает что к чему. По-своему, но понимает.