Хроника предсказанной смерти

Полковник Лазаро Апонте проводил их к дому на холме, куда немедленно поднялся и доктор Дионисио Игуаран на своём муле, заменявшем медицинскую карету. Когда солнце начало припекать, двое городских служащих спустили в гамаке, прикреплённом к шесту, Байардо Сан-Романа, до подбородка укрытого одеялом. За носилками следовали плакальщицы. Магдалена Оливер решила было, что Байардо мёртв.

– Collons de DИu! – воскликнула она. – Что за отребье!

Он снова был пьян до бесчувствия, но надо было думать, что несут всё-таки живого, потому что его правую руку, волочившуюся по земле, мать уложила обратно в гамак; рука снова и снова свешивалась и оставила след в пыли, тянувшийся от обрыва до пароходного причала. Это было последнее, что осталось нам от Байардо – воспоминание о жертве трагических обстоятельств.

Кинту оставили нетронутой. Мы с братьями забирались поглядеть на неё по ночам в праздники, когда приезжали на каникулы, и каждый раз отмечали, что в заброшенных покоях остаётся всё меньше и меньше ценных вещей. Однажды мы стащили ридикюль, за которым Анхела Викарио послала к матери в брачную ночь, но не придали ему никакого значения. Предметы, лежавшие внутри, выглядели как обычные принадлежности женской гигиены и косметики. Их истинное назначение я узнал лишь много лет спустя, когда Анхела Викарио рассказала об уловках кумушек, которым её научили, чтобы обмануть мужа. Этот ридикюль был единственным напоминанием об Анхеле у её супружеского очага, где Анхела провела пять часов.

Годы спустя, когда я возвратился в поисках последних свидетельств для этой хроники, от былого счастья Иоланды де Сиус не осталось и следа. Вещи мало-помалу исчезали, несмотря на охрану, установленную полковником Лазаро Апонте, пропал даже шестидверный зеркальный шкаф, который лучшим плотникам из Момпоса пришлось собирать в доме, потому что он не прошёл в дверь. Поначалу вдовец де Сиус тешил себя мыслью, что всё это – проявления посмертной воли его жены, стремящейся забрать своё. Полковник Апонте над ним потешался. Но однажды ночью, во время спиритического сеанса, устроенного ради разъяснения этой тайны, душа Иоланды де Сиус подтвердила, что именно она собирает для своего загробного дома хлам, оставшийся от обители счастья. Кинта начала разрушаться. Свадебный автомобиль рассыпался на части у дверей, и в конце концов от него остался лишь проржавевший под дождями остов. В течение долгих лет о хозяине автомобиля ничего не было известно. В обвинительном заключении стояло его заявление, но такое краткое и общее, что казалось, его приписали в последний момент, только для проформы. Единственный раз, когда я попытался заговорить с Байардо Сан-Романом 23 года спустя, он принял меня довольно неприветливо и отказался сообщить даже самые незначительные детали, которые хоть сколько-нибудь могли бы прояснить его участие в драме. В любом случае, даже его собственные родители знали о нём не больше чем мы, и ни малейшего представления не имели о том, что он собирался делать в богом забытом городке, куда приехал безо всякой ясной цели, кроме женитьбы на женщине, которая его ни разу прежде не видела.

От Анхелы Викарио, напротив, прилетали весточки, создавшие в моём воображении отстранённый, идеальный образ. Моя сестра-монахиня бывала в Гуахире, пытаясь обратить последних идолопоклонников, и обычно задерживалась поболтать с Анхелой в той деревне, окружённой солёной карибской водой, где старшая Викарио пыталась заживо похоронить дочь. "Привет тебе от кузины", – каждый раз говорила сестра. Сестра Марго, которая тоже ездила к Анхеле первые несколько лет, рассказывала, что Викарио купили дом с огромным патио, стоящий на семи ветрах, основным недостатком которого было то, что по ночам во время высокого прилива заливало выгребные ямы, а в спальнях с утра бились в лужах рыбины.

Все кто видел Анхелу в те времена, сходились в том, что она сосредоточенно и деловито управлялась со швейной машинкой и в работе нашла забвение.

Много позже, в то смутное время, когда, пытаясь разобраться в себе, я торговал энциклопедиями и медицинскими справочниками по деревням Гуахиры, мне довелось добраться до той индейской резервации. В окне дома, стоявшего к морю фасадом, в самый жаркий полуденный час я увидел изжелта-седую женщину в очках с проволочной оправой, одетую в полутраур, сидящую за швейной машинкой; над головой женщины висела клетка с канарейкой, не смолкавшей ни на мгновение. Увидев Анхелу так, в идиллическом обрамлении оконной рамы, я не хотел поначалу верить, что это именно та женщина, о которой я думал. Я не желал допустить, что жизнь может быть так похожа на скверный роман. Но это была она: Анхела Викарио 23 года спустя после трагедии.