Хроника Убийцы Короля. День второй. Страхи мудреца. Том 2

– Ну, почти, – серьезно ответила Вашет, снова опускаясь на скамейку. – Был бы ты моим сыном, я бы тебя из дома не выпускала. А поскольку ты мой ученик, это терпимо лишь потому, что ты варвар. Считай, что Темпи притащил домой собаку, которая умеет свистеть. И тот факт, что ты иногда берешь неверную ноту, значения уже не имеет.

Вашет сделала вид, что собирается встать.

– Мне следовало об этом сказать, но, если тебя устраивает речь как у слабоумного, ты только скажи, и тогда мы займемся чем-нибудь другим…

Я заверил ее, что хочу учиться.

– Во-первых, ты говоришь слишком много и слишком громко, – сказала она. – Суть адемов – это покой и тишина. И это отражается в нашем языке. Во-вторых, с жестами следует быть намного аккуратнее. Всему свое место и свое время. Они меняют значение конкретных слов и мыслей. Они не всегда подкрепляют то, что ты говоришь, порой они, наоборот, намеренно противоречат поверхностному смыслу слов.

Она быстро сделала семь-восемь разных жестов. Все эти жесты означали «улыбку», но все они были немного разные.

– Кроме того, тебе следует научиться понимать тонкие оттенки смысла. Разницу между тонким и стройным, как говаривал мой поэт-король. Сейчас у тебя одна улыбка на все случаи жизни, а от этого человек поневоле выглядит идиотом.

Мы работали в течение нескольких часов, и Вашет дала мне понять то, на что Темпи мог только намекать. Атуранский подобен широкому и мелкому пруду: в нем множество слов, все очень конкретные и точные. А адемский – как глубокий колодец. Слов в нем меньше, но каждое – очень многозначное. Хорошо построенная фраза на атуранском – как прямая линия, ведущая куда-то. Хорошо построенная фраза на адемском подобна паутине, у каждой нити – свое значение, часть чего-то большего и более сложного.

* * *

Ужинать в столовую я явился в куда лучшем настроении, чем прежде. Рубцы по-прежнему саднили, но, ощупав щеку, я обнаружил, что опухоль на щеке сильно опала. Я по-прежнему сидел один, но уже не глядел в стол, как прежде. Вместо этого я наблюдал за руками окружающих, стараясь распознать тончайшие оттенки разницы между возбуждением и интересом, отрицанием и отказом.

После ужина Вашет принесла баночку мази и щедро намазала мне спину и руки и несколько меньше – лицо. Поначалу мазь щипала, потом жглась, потом жжение сменилось ровным жаром. Только когда боль в спине отпустила, я осознал, как напряжено было все мое тело.

– Ну вот, – сказала Вашет, закрывая баночку крышкой. – Как оно?

– Я готов тебя расцеловать! – с благодарностью сказал я.

– Это можно, – ответила Вашет. – Но губа у тебя по-прежнему опухшая, так что выйдет наверняка неловко. Вместо этого покажи-ка мне лучше свой кетан.

Я не делал растяжку, но, не желая отмазываться, встал в стойку «открытые руки» и начал медленно выполнять комплекс.

Как я уже упоминал, Темпи обычно останавливал меня каждый раз, когда я делал хотя бы малейшую ошибку в кетане. Так что теперь, когда я дошел до двенадцатого элемента, а меня ни разу не прервали, я изрядно возгордился. Но тут я неправильно поставил ногу в «собирающей бабушке». И, когда Вашет ничего не сказала, я понял, что она просто смотрит и пока ничего не говорит. Я вспотел и не останавливался, пока, десять минут спустя, не выполнил кетан до конца.

Когда я закончил, Вашет стояла, поглаживая подбородок.

– Ну-у, – протянула она, – конечно, могло быть и хуже…

Я почувствовал было проблеск гордости, но тут она добавила:

– Например, ты мог оказаться безногим.

Потом она обошла меня по кругу, меряя меня взглядом. Потыкала меня в грудь и в живот. Помяла мое плечо и ягодицу. Я чувствовал себя молочным поросенком на базаре.

Наконец она взялась за мои руки, повернула их одной, другой стороной… Похоже, она была приятно удивлена.

– А до того, как Темпи взялся тебя учить, ты никогда не воевал? – спросила она.

Я покачал головой.

– Кисти у тебя хорошие, – сказала она, проводя пальцами вдоль моих предплечий и прощупывая мускулы. – У половины из вас, варваров, руки хилые и слабые от безделья. А у второй половины руки сильные и жесткие от рубки дров или пахоты.

Она снова развернула мои кисти другой стороной.

– А у тебя кисти сильные, ловкие, и запястья подвижные.

Она вопросительно посмотрела на меня.

– Ты чем на жизнь зарабатываешь?

– Я студент в университете, и там я работаю с тонкими инструментами, с металлом и камнем, – объяснил я. – А еще я музыкант. Я играю на лютне.

Вашет как будто встревожилась, но потом расхохоталась. Она отпустила мои руки и горестно покачала головой.

– Еще и музыкант вдобавок! – сказала она. – Просто великолепно. Кто-нибудь еще об этом знает?

– А какая разница? – спросил я. – Я своего ремесла не стыжусь!

– Да нет, – сказала она. – Не стыдишься, конечно. Отчасти в этом-то и проблема.

Она тяжело вздохнула и медленно выпустила воздух.

– Ладно. Чем раньше ты об этом узнаешь, тем лучше. В конечном счете это избавит нас от многих неприятностей.

Она посмотрела мне в глаза.

– Ты – шлюха.

Я поморгал.

– Прошу прощения?