– Мы не склонны совершать действия и поступки под влиянием импульса, – произнес Эдгар. – Либо у тебя есть информация, либо ее нет.
– С учетом нашей длительной истории, Эдгар, полагаю, что на этот раз вам лучше положиться на мои слова.
– Чего же ты от нас ждешь?
Магнус злился, что ему приходится все так подробно разжевывать. Он пришел к нефилимам с информацией, но трактовать ее уже было не его дело.
– Ну… не знаю… – ответил колдун. – Поговорите с ним, сделайте все, что в ваших силах, следите за развитием ситуации…
– Мы всегда начеку, Магнус. – Доля сарказма в тоне Эдгара привела Бейна в бешенство. – Будем иметь в виду. Спасибо, что зашел к нам. Эдит тебя проводит.
Он позвонил в колокольчик, и через мгновение, с кислой миной на лице, явилась служанка, чтобы выпроводить обитателя Нижнего мира из Института.
Первоначально после посещения Института Магнус планировал предаться праздному безделью. Он хотел просто сообщить сведения и вернуться к своей вечной жизни. Но после того, как Эдгар отказался принимать всерьез его озабоченность, передумал. Алдус говорил, что переехал в отель «Дюмор» на 116-й улице. Но это же в двух шагах отсюда, в итальянском Гарлеме, до которого можно добраться пешком за двадцать минут.
Магнус двинулся на север. Соседние кварталы Нью-Йорка могли резко отличаться друг от друга. Если Верхний Ист-Сайд был до отвращения богатым и аристократическим, то по мере удаления от него дома становились все ниже, водители – агрессивнее, а на глаза все чаще попадались телеги. В районе 100-й улицы дети шумной ватагой гоняли в стикбол[15]
, и матери прикрикивали на них из открытых окон. Но в целом эти улицы производили более приятное впечатление. На них царила какая-то семейная атмосфера, из домов доносились приятные запахи. Кроме того, отрадно было видеть, что в этом квартале живут не только белые. Гарлем был районом современным и кипучим, центром негритянской культуры и лучшей музыки на свете.Именно поэтому, подумал Магнус, кто-то и водрузил здесь этот огромный, безобразный отель. Своей роскошью, магазинами и ресторанами «Дюмор» в окружение явно не вписывался, но ему, видимо, было наплевать, нравится он соседям или нет.
Дом стоял немного в стороне, на небольшой боковой улочке, вполне возможно, специально для него и проложенной. За колоннадой фасада виднелись дюжина зашторенных окон и две наглухо запертые железные двери.
Магнус устроился в кафе через дорогу, решив понаблюдать и подождать. Чего конкретно – он не знал. У него не было никакой уверенности в том, что должно произойти какое-то событие, но отказываться от своего намерения он не собирался.
Первый час Магнусу было смертельно скучно. Чтобы убить время, он стал читать газету, затем заказал сэндвич с сардинами и кофе. Когда он уже собирался все бросить, к парадному крыльцу стали подкатывать дорогущие автомобили. Происходившее напоминало собой автосалон престижных машин – «роллс-ройс», «паккард», парочка «пирс-эрроу», «изотта-фраскини», три «мерседеса» и «дюзенберг», все отполированные до такой степени, что их слепящие отблески сливались со светом вечерней зари. Колдун прищурил свои водянистые глаза и стал наблюдать за открывавшими дверцы водителями и выходившими из салонов пассажирами.
Все они были людьми состоятельными, в этом он не сомневался. Богатые отличаются изумительными костюмами, которые можно без труда узнать. А
Магнус стал ждать. Прошел час. Затем важные пассажиры расселись по своим машинам и растворились в нью-йоркской ночи. Никаких демонов не было. Бейн вышел из кафе и зашагал к своему отелю «Плаза», пытаясь привести мысли в порядок.
Вполне возможно, что все это яйца вы еденного не стоит. Алдус к мирянам относился скептически. Может, он просто решил поиграть со всеми этими людьми, слывшими в обществе влиятельными. Стричь с придурковатых и легковерных миллионеров деньги, уверяя, что ради них ты собираешься заняться магией, было еще не самым худшим развлечением. Тем более что таким образом можно было в два счета сколотить состояние, отправиться на Французскую Ривьеру и десять лет ничего не делать. А может, и двадцать.
Но Алдус подобные игры не любил, а какие-то десять – двадцать лет для него представляли сущий пустяк.