Хроники яхты "Мамбо"

Звоню Свете и без всякого энтузиазма сообщаю новости. Жалко, что она так далеко, во Флориде – это ведь ужасно, переживать такие новости вдалеке, не имея возможности ни помочь, ни, хотя бы, своими глазами оценить ситуацию.

Скорая подвозит меня прямо к самолету нашего маленького аэропорта. Меня с носилками сначала налаживают головой вперед, потом, передумав, носилки разворачивают и запихивают меня в самолет ногами. Приходит в голову: «Наверное, чтобы не выносить вперед ногами. Интересно, а этот обычай или поверье только у нас или здесь тоже?» Здоровенный санитар чуть придурочного вида пристраивает у меня в голове кислородный баллончик, с которым я соединен трубкой. Рядом кладет пластиковый пакет, из которого, по идее, должно что-то капать через введенную в запястье иглу.

Потом что-то во всей схеме заколодило. Сквозь открытую дверь самолета вижу собравшихся работников авиакомпании. Люди в белых и серых рубашках что-то горячо обсуждают, размахивают руками. К ним присоединяется пилот с черными погончиками на рубашке с короткими рукавами. Потом присоединяется и мой санитар. Лежу. В самолете довольно прохладно от продувающего через распахнутые двери бриза. Все бы ничего, но меня охватывает чувство заброшенности. Проходит 10 минут, потом 20. Меня начинает разбирать злость. Это что, такая срочная эвакуация? А если прямо сейчас меня прихватит по полной программе? Полежав, отстегиваю ремень у плеча, потом второй, на груди, потом вынимаю из носа кислородные трубки. Потом сажусь и отстегиваю последний ремень. Шлепанцы в сумке, поэтому вылезаю из самолета босиком. Босиком и с бутылью физраствора в руках (или что там в меня заливают). Избавиться от этой субстанции не могу, поскольку тут и трубка, и игла, и хитрые липучки... в общем, намертво нас соединили.

Толпа меня замечает, и народ бросается навстречу с тревожными восклицаниями. Но меня понесло. Не сдерживаясь, ору, глядя на них в упор: «Это что, срочная эвакуация? Я там уже пол-часа лежу. Я вам не бревно! Я еще живой! Или отправляйте меня или я сейчас к чертовой матери все эти иголки повыдергиваю и иду домой!» Ну и еще что-то ору не менее глупое, по-моему, даже, с добавлением русских народных выражений ...

Слышу объяснения по поводу неполадок в моторе, что-то еще говорят по-испански. В общем не зря я так часто называю Пуэрто-Рико испаноязычным Советским Союзом. До боли памятная ситуация, когда вроде никто не виноват, дело не движется, а страдают самые невиноватые из всех невиноватых. Чего я на этих-то разорался?

Меня уговаривают вернуться на свое ложе в самолет, но я упрямо говорю: «Мне в туалет нужно». В сопровождении работника прохожу мимо секьюрити на входе в здание. Секьюрити смотрит с нескрываемым любопытством. В сущности большинство работников маленького аэропорта знает меня в лицо, поскольку летаю я часто. Зло смотрю на ждущих вылета ни в чем передо мной не провинившихся пассажиров и гулко шлепаю мимо них в туалет.

Когда возвращаюсь к самолету, санитар, аккуратно придерживая за плечо, ведет меня к машине скорой помощи. Укладывает на носилки и, как мне кажется, запирает двери. Хрен с ним... Не могу же я воевать со всей толпой...

Лежу, переживая чувство несправедливости. Жил не тужил: сноркелинг, чудесные рифы, волшебная жизнь на яхте, иногда трудная, иногда хлопотная, но всегда волшебная: работал по «Мамбе», носился по волнам на динги, и ура – инфаркт. Главное, что в такой хорошей физической форме я не был, наверное, с армейских времен. Я-то, дурак, считал, что отсутствие лишнего веса и большой объем физических нагрузок снимают вопрос о возможных неприятностях с сердцем. Ну вот и выяснили – не снимает.

Через десять минут к самолету ведут пассажиров. Значит опять убрали носилки и вместо них установили два кресла. И что это означает для меня?

Скоро выясняется. Означает это, что вместо полета в горизонтальном положении, как положено достопочтенному больному, мне предстоит полет, как обычному пассажиру – сидя. Привычная картинка взлетной полосы перед носом, привычное ощущение взлета, яхты мелькают подо мной в Энсенада Хонда. А вон и Дэкити видна за дальним холмом. Там моя «Мамбо», только ее с этого места не видно. Пока, «Мамбо». Жди меня, и я вернусь.