Хроники Хамару: жажда свободы

Като сохранял весь вечер молчание, ни о чем не желал говорить с родителями. Он был снова наедине с самим собой, полон решимости и энтузиазма начать завтра новую жизнь. Во второй раз дал себе обещание не сходить с “правильного пути”, постоянно проговаривал его, прокручивал в голове, надеялся, что на утро громкие слова не станут писком юнца. Обещания, данные самому себе всегда сложнее всего исполнять, но Чешуа верил, что на сей раз не подведет, даже решил перепрочесть книгу про героизм, которая оказалась способна нехило повлиять на человека при должном к ней отношении.

Во время ужина родители снова интересовались, не опасно ли было на патруле, Като отвечал спокойно и сдержанно, хотя внутри все кипело. Он не хотел начинать споры, не хотел ранить шаткие чувства родителей. “Если бы хоть капельку верили в меня и в мои силы, то вашего волнения поубавилось бы, и я был бы смелее”, – гневался Като про себя.

Глава №9 “Сквозь огонь и воду”

Ночью этого же дня в больнице, предназначенной для сотрудников “СБТ” оперировали Гарама. Несмотря на спокойное и умиротворенное затишье на улице, ярко освещаемой изящным желтоватым полумесяцем, в операционной царил настоящий драйв: приказы главного хирурга повелевали скальпелями и медицинскими иглами, лампы над кушеткой горели на полную мощность, анестезиолог успешно закончал выполнять свою часть работы. В коридоре стоял Януш с директрисой, ожидая первого вердикта про состояние раненого бойца. В больнице тоже стоял шум, медсестры носились с мед-картами как пчелы в улье, это давило на преподавателей вкупе с усталостью и стрессом, последнее, конечно, больше относилось к Элизабет. Она не находила себе места, ходила взад-вперёд, кусая пальцы и постоянно дрожа. Иногда подходила и прислушивалась к двери, пытаясь разобрать слова медиков. Януш же был предельно спокоен и простодушен, осматривался на окрашенные в салатовый цвет стены, новую деревянную мебель и воображал, как бы скорее увидеть ремонт на своем любимом месте работы, он поглядывал на Элизабет, но успокаивать не хотел, ему было в радость глядеть на нелюбимую слабовольную начальницу: во-первых, потому что он был большим сексистом и не признавал женщину на месте директора полицейской академии, во-вторых сам желал поскорее занять эту должность. Однако слова все-таки хотели соскочить сейчас с уст, они не переваривали друг друга, и мучительная напряженная тишина была хуже смерти.

– Что бы ты мне сейчас не говорила, хочу сказать, что я горд, очень горд. Мы воспитали истинного бойца, который единственный осмелился разведать обстановку, в отличие от сраных напарников – трусов… Влеплю им по десять суток трибунала в послеучебное время. Пусть переночуют в камере, может так хоть подумают о своем поступке и долге перед отчизной, – проговорил уставшим голосом Януш, широко зевая и массируя покрасневшие от бессонницы глаза.

Элизабет молчала несколько минут после высказывания коллеги, она была в ярости от услышанного и попыталась справиться со злобой, скрипя зубами и сжимая рукава пиджака.

– Они же ещё дети, нельзя их посылать на чистую погибель. Нельзя было разрешать отправлять их туда, – со слезами прохлюпала она, держась за лицо от безысходности и отвернувшись к стене от проходящего мимо персонала. Стыд и раскаяние струились по всем уголкам ее хрупкой души.

– Ты сделала всё правильно. Приказам надо подчиняться, тем более от фельдштриха. – Сказал спокойно Януш, почесывая белоснежную бороду. Он выпрямил уставшую спину и прислонился к прохладной стене, не хотел портить осанку, подпортило бы имидж властного командира и оратора.

– Вы, солдафоны, сделаете всё, что вам прикажут, даже самые ужасные вещи. У вас нет собственной воли! – Вытаращив влажные, но горящие глаза на Януша, дерзко сказала директриса, пересилив дрожь губ и предварительно, как следует, высморкавшись.

– Наша воля – служить отечеству и городу, ради моего дома я готов на всё, и даже “отправить их на чистую погибель”, – строго промычал Януш, смотря ей в глаза как кошка, готовящаяся сцапать голубя.

– Тогда вы скоро будете купаться в крови детей! – отвернув голову, с ненавистью заключила Элизабет.

Януш ехидно взъелся на нее, но тут их “душевный разговор” прервал пожилой слабовидящий мужчина в халате, спросивший про ближайший туалет. Старший надсмотрщик со всей милостью и уважением к старшим указал ему на нужную дверь, резко сменив выражение лица с презрительного на доброжелательное, директриса же была не в силах менять по щелчку пальцев свои горькие эмоции.

– Не переживай, госпожа – директор, в крови я давно утонул, – простодушно ответил Януш, всматриваясь в свою ушибленную пунцовую ногтевую пластину, – какой-то негодяй напал на людей, явление не частое в Толоссусе, но встречаемое. Подобная неприятная ситуация могла случиться где угодно.