Хроники Корума (сборник)

— Хорошенькая теория, — мрачно проговорил Джери. — Только я-то какое отношение имею к убийству Ганафакса? И вообще я не склонен страдать от чувства вины, о которой вы, вадаги, беспрестанно толкуете. Но ведь именно я первым увидел тень, Корум.

— Да, ты прав. Это ты увидел ее, — с угрюмо опущенной головой Корум ступил через порог.

Джери закрыл дверь. Стоя на лестнице, Корум обернулся и пристально посмотрел на друга.

— Но что же тогда это было, Джери?

— Не знаю, Корум.

— Но ведь тебе так много известно!

— Я многое забываю. Я не герой. Я лишь спутник героев. Я восхищаюсь. Я преклоняюсь. Я даю мудрые советы, которым никто никогда не следует. Я спасаю жизнь. Я выражаю сомнения, которые сами герои выразить не в состоянии. Я возвещаю об опасности и…

— Довольно, Джери. Ты шутишь?

— Пожалуй, да. Я тоже устал, мой друг. Я до смерти устал от угрюмых героев, обреченных ужасной судьбе, — я уж не говорю про полное отсутствие юмора. Пожалуй, на некоторое время я предпочел бы обычных смертных. Я бы пьянствовал в харчевнях. Рассказывал неприличные анекдоты. Волочился за женщинами. Влюблялся в потаскушек…

— Джери! Ты не шутишь! Почему ты говоришь такие вещи?

— Потому что я устал от… — Джери нахмурился. — А в самом деле, почему? Это совсем не похоже на меня. Этот язвительный тон… Придирки…

— Да, придирки, — лицо Корума исказилось от злобы. — И мне это не по душе. Если ты решил подразнить меня, Джери, тогда…

— Постой! — Джери потер лоб. — Постой, Корум. Я чувствую, как что-то пытается завладеть моим рассудком, обратить меня против моих друзей. Сосредоточься! Разве ты не чувствуешь, что и с тобой происходит то же самое?

Корум посмотрел на Джери; лицо его вдруг расслабилось, на нем проступила растерянность.

— В самом деле. Я тоже чувствую какое-то раздражение. Странную ненависть, желание поссориться… Это сделала тень, которую мы видели на холмах?

Джери покачал головой:

— Кто может сказать наверняка? Прости меня за глупую вспышку. Даже не верится, что я мог наговорить такое.

— Я тоже прошу у тебя прощения. Будем надеяться, что эта тень исчезнет навеки.

В задумчивом молчании они спустились по дорожке к главной башне замка. Стены мерцали серебристым сиянием. Значит, снова начинался снегопад.

Ралина встретила их в галерее, где хрустальные фонтаны пели нежными голосами песню о любви, посвященную отцом Корума своей возлюбленной супруге. Мелодия убаюкивала, и Корум улыбнулся Ралине вымученной улыбкой.

— Корум, — сказала она. — Знаешь, только что меня охватила необъяснимая ярость. Я не могу понять… Мне вдруг захотелось ударить служанку. Я…

Корум привлек Ралину к себе и поцеловал в лоб.

— Знаю. Со мной и Джери произошло то же самое. Боюсь, это работа сил Хаоса, которые пытаются поссорить нас. Мы должны сопротивляться и нам надо понять их цели. Я думаю, кому-то нужно, чтобы мы уничтожили друг друга.

В глазах Ралины появился ужас.

— Ох, Корум…

— Мы должны выстоять, — сказал он.

Джери почесал нос и поднял бровь. Он снова был самим собой.

— Интересно, такое происходит только с нами? Или одержимы все?

Глава вторая

НЕДУГ РАСПРОСТРАНЯЕТСЯ

По ночам, когда Корум лежал рядом с Ралиной, его одолевали самые мрачные мысли. То его охватывала яростная ненависть к Гландиту, то злоба против лорда Аркина, Владыки Закона, которого он уже начинал винить во всех своих горестях и несчастьях; подчас он задыхался от негодования на Джери-а-Конела, чья легкая ирония казалась ему теперь изощренным садизмом, а временами воспаленная мысль его устремлялась к Ралине, недостойнейшим образом заманившей его, сбившей с истинного пути. И это последнее было хуже всего остального. Корум отчаянно боролся с собой, отгоняя ужасные мысли. Он чувствовал, как лицо его искажает ненависть, как сжимаются в кулаки пальцы, как кривятся губы, как содрогается тело от бешеной жажды уничтожения. Все ночи напролет он пытался задушить, подавить в себе эти низменные желания и знал, что то же самое происходит с Ралиной: она тоже боролась со злобой, закипавшей в ее душе. Необъяснимое ожесточение, для которого не было видимых причин, сосредоточивалось на чем-то одном, яростно ища выхода.

Его мучили кровавые видения — видения пыток даже более жестоких, нежели те, которым подвергал его Гландит. И палачом был сам Корум: он калечил и мучил тех, кого более всех любил.

Нередко он пробуждался от собственного крика. «Нет! Нет! Нет!» — кричал он, спрыгивая с постели, и с ненавистью смотрел на Ралину. А она отвечала ему точно таким же взглядом; верхняя губа ее приподнималась, обнажая белые зубы, ноздри раздувались, как у дикого зверя, и странные звуки вырывались из горла.

Корум подавлял в себе бешенство и кричал на Ралину, чтобы та вспомнила, кто они и что происходит с ними. Потом они лежали в объятиях друг друга, обессиленные до изнеможения.

Снег начал таять, словно теперь, посеяв ярость и злобу, мог спокойно исчезнуть. Однажды Корум не выдержал — выбежал из замка и принялся колоть и хлестать мечом тающие сугробы, проклиная и обвиняя их во всех бедах и муках.