Чей-то приятный баритон интересовался ее здоровьем. «Я здорова, — ответила Элина. — А в чем дело? Вы кто?». Тут баритон пустился в какие-то объяснения, она ничего не поняла, поняла только, что некто Гелий хочет ей позвонить, но не решается. «Пусть звонит», — равнодушно ответила она. «Дело в том, что… Гелий очень занят сейчас… репетирует. Он приглашает вас на спектакль, он пришлет билет, вы придете?». «Не знаю…»
Она выключила телефон. Налила себе чаю и долго думала над остывающей чашкой. Всё расставлялось по своим местам. Этот звонок словно разбудил её. Она вспомнила всё, что произошло на кладбище, и всё, что говорилось возле неё, когда она была в тумане, но слышала каждое слово, и теперь все слова всплыли, как из темного омута. «Замечательно! — она, со слезами на глазах, рассмеялась. — Чудная игра с чудным сюжетом… и даже с завещанием, для достоверности»
Присланный билет был в первый ряд партера, середина, прямо напротив сцены. Элина, в элегантном черном платье, с черным жемчугом на шее и таким же браслетом, с черной бархатной лентой на светлых волосах, привлекла внимание многих зрителей, когда проходила по проходу партера и усаживалась на свое место. Большой букет был обернут непрозрачной бумагой, она положила его под кресло.
Спектакль был драматический, даже трагический. Главный герой играл превосходно и естественно, без излишнего надрыва. «Талант — он и есть талант», — полушепотом сказал господин в соседнем кресле и покосился на Элину. Она согласно кивнула. В самом конце героя убили, ножом в сердце. Он с громким стоном упал, и весь зал откликнулся стоном и последующей тишиной. Еще несколько минут на сцене что-то происходило — оставшиеся в живых выясняли отношения и ставили точки «над i». Занавес закрылся и тут же снова открылся. Главный герой стоял у самого края сцены, во весь свой высокий рост, и улыбался, была видна заметная щербинка меж передними зубами, пот катился по его лицу, малиновое пятно на белой рубашке казалось весьма натуральной кровью. Аплодисменты, свист… творилось что-то невообразимое. Сцену закидали цветами, особенно восторженные женщины — они буквально лезли на сцену.
Она встала, не спеша приблизилась — два шага всего лишь понадобилось, чтобы оказаться рядом, почти у его ног. Как раз возник промежуток между беснующимися дамочками, и она протянула вверх букет, сорвав с него бумагу. Он наклонился, нежно посмотрел ей в глаза и послал воздушный поцелуй. Взял букет… «А-ах!..» — раздалось от стоящих на сцене и возле сцены, а потом и прокатилось по рядам. Крупные красные розы перевязаны широкой атласной черной траурной лентой с большим бантом — это было видно всем. Из середины букета выдвигалась пышная черная роза, и её толстый зеленый стебель был обвязан тоже черным бантом. Артист ушел, не оглядываясь, с опущенным букетом в руке, за кулисы. Лента развязалась и волочилась черной змейкой за ним по полу. Артист второй роли склонился со сцены к Элине. «Как вы могли? — спросил он сердитым баритоном. Но в глазах его горел огонек. — Я понимаю вас, — понизил он голос. — Но ведь не таким же способом!». «А у вас есть другой?» — парировала она. «Можно, я вам позвоню?» — спросил он. «Звоните, — разрешила она. — Хотите вместе искать способ?» Он расхохотался. «Однако, вы артистка!» «Не более, чем вы все!». Тут занавес стал закрываться, и он отступил вглубь сцены.
На улице он догнал её.
— Гелию плохо, — объявил он. — Пьет коньяк. Из бутылки. Говорит, что умрет непременно сегодня ночью. Поскольку похоронные цветы уже присланы.
— Да что вы? Вы, артисты, не умираете, разве понарошку. Для вас вся жизнь — игра. И люди — игра. Вы бесчувственные. Вы злые.
— Вы правы. Я даже спорить не буду. Потому что тоже виноват перед вами. Пойдемте куда-нибудь…
— Зачем?
— Пить коньяк. Мы и его позовем, хотите?
— Вы полагаете, он в состоянии еще пить?
— Конечно! Вы его не знаете!
— Да. Я его не знаю. Зовите! Звоните! Только с условием, пусть букет прихватит. Мы устроим ему веселые похороны.
… Поздно ночью по улице шла троица. Двое шли впереди в обнимку, поддерживая друг друга. Третий плелся, покачиваясь, позади, и рассыпал за собой лепестки роз. Двое впереди начали целоваться. Третий остановился и задумчиво смотрел на них.
— Месть — самое сладкое блюдо на свете, — пробормотал он. — И оно уже подано. Она его бросит сегодня же ночью. Она придет ко мне. Она уже отравилась игрой. Она поняла, в чем счастье и смысл жизни.
Дорожка из красных лепестков протянулась до дверей квартиры. Дверь за двоими захлопнулась, а третий остался. Сегодня он остался, завтра останется другой. Игра есть игра, лучшее занятие на свете.
ХРОНИКА ЛИЧНОЙ ЖИЗНИ
Я так неосмотрительно увязла
в своей крупнокалиберной любви,
что разучилась мыслить между строчек,
и превратила чувства в кирпичи.
/Елена Винокур/
День первый