Хроники любви

Мама несколько недель искала билеты подешевле и наконец нашла три по 700 долларов на «Эль-Аль». Для нас это все равно были большие деньги, но она сказала, что на это потратиться не жалко. За день до моей бат-мицвымама повезла нас на Мертвое море. Буббе

тоже поехала с нами, она была в соломенной шляпе с лентой, завязанной под подбородком. Когда буббевышла из кабинки в купальнике, она выглядела потрясающе: вся кожа — в морщинах, складах и синих венах. Мы смотрели, как ее лицо краснеет от купания в горячих серных источниках, а на верхней губе выступают капли пота. Когда она вышла на берег, с нее ручьями текла вода. Мы пошли за ней. Птица стоял в грязи, скрестив ноги. «Если хочешь писать, иди в воду», — громко сказала буббе.

Огромные русские женщины, вымазанные черной глиной, обернулись и посмотрели на нас. Может, буббеи заметила это, но ей было все равно. Мы покачивались на воде, а она следила за нами из-под широких полей своей шляпы. Мои глаза были закрыты, но я чувствовала над собой ее тень. «У тебя совсем нет груди, шо такое?» Я почувствовала, как мое лицо запылало, и сделала вид, что не слышу. «У тебя есть мальчики?» — спросила она. Птица навострил уши. «Нет», — пробормотала я. «Шо?» — «Я сказала, нет». — «А шо так?» — «Мне же всего двенадцать». — «Ну и шо! Когда я была в твоем возрасте, у меня уже было три, а то и четыре мальчика. Ты молоденькая и хорошенькая, кейнехоре».

[46]Я начала грести, чтобы убраться подальше от ее необъятной груди. Вслед мне донесся ее голос: «Но это не навсегда!» Я попыталась встать и поскользнулась на глине. Я оглядывала ровную поверхность воды, пытаясь разглядеть маму. Она заплыла дальше всех и продолжала плыть вперед.

На следующее утро я стояла у Стены Плача, и от меня все еще пахло серой. Щели между массивными камнями были заполнены крошечными скомканными записочками. Раввин сказал мне, что я тоже могу написать записку Богу и засунуть ее в щель. В Бога я не верила, так что вместо этого написала записку отцу. «Дорогой папа, я пишу эти слова ручкой, которую ты подарил мне. Вчера Птица спросил, владел ли ты методом Хеймлиха, [47]

и я ответила ему, что владел. А еще я сказала, что ты умел летать на самолете. Да, я нашла твою палатку в подвале. Наверно, мама не заметила ее, когда выкидывала твои вещи. Она пахнет плесенью, но не протекает. Иногда я ставлю ее во дворе и лежу внутри, думая о том, что ты когда-то тоже вот так лежал. Я пишу тебе, хоть и знаю, что ты не сможешь это прочесть. Я тебя люблю. Альма». Буббе тоже написала записку. Когда я попыталась засунуть свою записку в Стену, ее бумажка выпала. Буббе была так занята молитвой, что не заметила, как я подняла ее листок и развернула его. Там было написано: «Барух ха-Шем, [48]дай мне и моему мужу жить, чтобы увидеть завтрашний день, и пусть моя Альма вырастет, благословленная здоровьем и счастьем и, что уже тут такого неприличного, с симпатичной грудью».

6 . Если бы у меня был русский акцент, все было бы по-другому