Он сел и огляделся. Даже не смысля ничего в военных делах, он понял, что арченландцы и нарнианцы победили. Все оставшиеся в живых калорменцы были пленены, ворота замка широко распахнуты, на земле перед ними валялся таран. А король Лун и король Эдмунд, стоявшие по обе стороны бревна, протягивали поверх него друг другу руки. Их тесной толпой окружили вельможи и воины. До Шасты доносились негромкие, но возбужденные и даже радостные голоса. А потом неожиданно все буквально заревели от хохота, и этот хохот поглотил все остальные звуки.
Шаста встал на ноги, испытывая очень неприятную скованность во всем теле, и побежал туда — ему не терпелось узнать, чему они так радуются. Его глазам предстало курьезнейшее зрелище. На стене замка висел несчастный Рабадаш. Его ступни на два фута не доставали до земли, и он в бешенстве пинал ими воздух. Похоже было, что его кольчуга сзади зацепилась за что-то. Она собралась у него под мышками и закрывала почти все лицо. Рабадаш походил на человека, которого застали в тот момент, когда он силился стащить с себя тесную рубашку.
Насколько можно верить тому, что он рассказывал потом об этом казусе (и будьте уверены, что рассказ этот очень часто повторялся в течение многих лет), приключилось с ним вот что. Еще в начале боя один великан попытался — но безуспешно — придавить Рабадаша своим тяжелым сапогом с железными шипами на подошве. Безуспешно — в том смысле, что Рабадаша он не раздавил, хотя намерен был сделать именно это. Но попытка оказалась не такой уж бесплодной, потому что одним из шипов великан задел и разорвал кольчугу принца — как самую обычную рубашку.
Поэтому, когда Рабадаш сошелся в бою у ворот с Эдмундом, он “щеголял” огромной дырой в спине. И когда Эдмунд, тесня все больше и больше, прижал наконец его к стене, принц подпрыгнул, чтобы вскочить на выступающий из стены камень и оттуда, сверху, обрушить удар на Эдмунда. Но еще в воздухе он сообразил, что в таком положении, оказавшись над головами всех сражающихся, он превратится в отличную мишень для нарнианских стрелков, поэтому решил поскорее спрыгнуть назад. Ему захотелось, чтобы это выглядело величаво и грозно, и он еще раз подпрыгнул вверх с выступа и завопил:
— Таш обрушивает на вас громовой свой удар!
Но спрыгнуть ему пришлось в сторону, ибо внизу столпилось столько народу, что рядом не было места, куда он мог бы приземлиться. И, поворачиваясь, он аккуратненько — нарочно не смог бы сделать этого точнее — зацепился дырявой кольчугой за железный крюк, торчащий из стены. Когда-то на этом крюке висело кольцо, к которому привязывали лошадей. Рабадаш висел, как выстиранное белье, вывешенное сушиться, а народ снизу глядел на него и безудержно смеялся.
— Прекрати это, Эдмунд! — орал Рабадаш. — Спусти меня вниз! И сразись со мной, как подобает мужчине! А если ты такой трус, что боишься сойтись со мной в честном бою, — убей меня сразу!
— Разумеется, я... — начал король Эдмунд, но король Лун остановил его.
— Я позволю себе смелость, — сказал он, — просить ваше величество не делать этого.
После этого он повернулся к Рабадашу:
— Ваше высочество, если бы вы бросили этот вызов неделю назад, я бы первым принял его — ибо нет никого во владениях Верховного Короля Питера, от короля Эдмунда до крохотной Говорящей Мыши, кто не почел бы своим долгом на него откликнуться. Но вы напали на наш замок в дни мира, не послав ни вызова, ни предупреждения, и тем доказали, что вы не рыцарь, а трусливый предатель. Поэтому отныне вы заслуживаете лишь кнута палача, а не честного поединка с благородным рыцарем, — и Лун обратился к свите: — Снимите его, свяжите и отведите в замок, а там держите взаперти, пока мы не решим, как с ним лучше всего поступить.
Сильные руки вырвали меч из рук Рабадаша, сняли его со стены и повели в замок. Он без умолку кричал, грозил, проклинал и даже плакал. Он мог бы, не дрогнув, выдержать любую пытку, но стать потехой для всех — это было для него невыносимо. Он привык к тому, что в Ташбаане при любых обстоятельствах все обращались с ним с почтением и опаской.
Пока общее внимание было занято принцем, Корин подбежал к Шасте, схватил его за руку и потащил к королю Луну.
— Вот и он, отец! — кричал он. — Вот он!
— Ай-яй-яй! - сказал король очень сердито, покачивая головой. — А вот, наконец, и ты! Вопреки всем приказам, ты все-таки принял участие в бою, явив пример неповиновения! Этот мальчишка решил разбить сердце своего отца! Да в твоем возрасте более подобает быть отхлестанным хворостиной, чем держать меч в руках...
Но все, в том числе и Корин, видели, что король не сердится, а гордится им.
— Пожалуйста, сир, не браните его больше, — сказал лорд Даррин. — Его высочество не был бы вашим сыном, если бы не унаследовал ваш нрав. Я уверен, ваше величество опечалились бы намного сильнее, если бы его высочество явил провинность противоположного характера...
— Ну ладно, хватит, — сердито проворчал король. — Хорошо, что на этот раз все обошлось. А теперь...