Хроники особого отдела — 2

Глава 2.6. Зачем мы здесь?

В день Великой Победы группа всегда была чем-то занята и вечно куда-то спешила. Если учесть планирующийся на десятое мая вылет в Лондон, то этот особенный для всех день вообще пролетел стремительно и как-то хаотично. Правда, ближе к вечеру, давно оставшаяся без руководителя, осиротевшая половина, стойко храня традиции, собралась в Серебряном бору. У генерала. На шашлык.

Подарки были вручены. Слёзы пролиты. Объятия закончены.

Ксения сидела в глубоком шезлонге и смотрела, как на другом берегу широкой Москвы-реки смутно розовели деревья в предзакатном сумраке. Запад уже начинал светиться ровным матовым светом, а по линии горизонта осторожно разгорался закат, робко наливаясь красной краской. Воздух недавно вошедшей в полную силу весны резко свежел. Черная, ещё не прогретая земля холодила. Запах от реки стал сильнее, и Ксения, завернутая в плед, как в кокон, наконец, встала, чтобы пойти в тёплый дом, с приветливо светящимися окошками террасы.

Там, среди общего гула, выделялся басовитый тон Василия Ивановича.

– Ценная вещь, – громко утверждал он. – Кто бы спорил. Но находиться ей надо в Храме божием, а не в ваших музеях. Раритет! Это веры православной раритет. К вам, безбожникам, сия вещь не относится.

– Не горячись, Василий Иванович, – парировала Елена Дмитриевна. – Икона ценнейшая, и её должны увидеть потомки наших потомков. А в церкви? Заплюют, залапают, зацелуют по незнанию – и вещь погибнет.

– За пятьсот лет не заплевали, а сейчас, значит, слюна стала ядовитая? – возмущался бойкий оппонент.

Ксения посмотрела на чету улыбающихся Худояровых и, с удивлением, подумала, как хорошо и спокойно у неё на душе, в этом, давно ставшем родным доме.

– Похоже, что мы в последний раз так собрались? – вдруг вырвалось из груди.

Отец Василий резко повернулся, и его зелёные глаза внимательно посмотрели на неё. Ксении почудилось, что в глазах их воцерковленного друга промелькнула такая же глубокая печаль, как и в глазах Елены Дмитриевны.

– Не все прощаются, – глухо буркнул он.

– Не все… – согласилась Елена Дмитриевна. – Но мы с тобой, Васенька, навсегда. Так что и не спорь со мной сегодня.

Она тряхнула головой, взгляд стал злым и дерзким, но глаза покраснели и губы задрожали.

Борис, в изумлении, увидел, что эта невозмутимая и, даже холодная, женщина задрожала, как лист на ветру, а самоуверенный русский поп, кряхтя, подошёл к ней и... обнял.

Тишина повисла на веранде старой дачи.

Борис вздохнул и, чтобы развеять гнетущую обстановку, тихо, стараясь не заикаться на трудных русских словах, начал:

– «Троица» Рублёва написана на деревянной небольшой доске, которую почти разрубили в семнадцатом на дрова. Слева наискосок идёт глубокая трещина, которая повредила лакокрасочный слой. На иконе – три ангела, которые словно парят без основы над чашей, в которую помещена голова тельца. Фигуры ангелов образуют круг. Их взгляды устремлены в вечность.

Необычность иконы в том, что на Руси вообще не писали в таком стиле, да и в христианском мире таких парсун мало...

Есть ещё одна вещь, на которую все обращают внимание, но почему-то боятся сказать об этом – это лица ангелов. Они практически одинаковые и все женские. Предполагают, что Богородица, заступница Руси, всегда рядом. Недаром же, все пять чудесных животворящих русских икон посвящены ей.

– При хорошей женщине и мужчина может стать человеком! – строго подвела итог рассказу супруга, Ксения. – А Троица волшебная?

– Нет, – муж пожал плечами. – Просто икона.

– А смысл в ней есть?

– Какой в иконах смысл? Иконы – чудо божие. Смысл в Вере, – буркнул Василий Иванович.

– А чудотворные иконы на Руси – это какие? – поинтересовался генерал у Бориса.

– Я бы выделил Тихвинскую, Казанскую, Владимирскую, Грузинскую иконы Богоматери и «Неопалимую Купину».

– Но для себя каждый выделяет свою Икону, с которой может поделиться горем, болью и даже радостью, – вдруг услышали от Рашида Ибрагимовича. – А у мусульман запрещено изображение человека и животных…

Он впал в глубокую задумчивость и грустно посмотрел в пол, брови его сурово сдвинулись, а губы шептали что-то величественное и непонятное:

– Бисмилляхи ллязи ля иляха илля Хува р-Рахману р-Рахим. Аллахумма азхиб анни ль-хамма валь-хузн (1)

(С именем Аллаха, кроме которого нет Бога, милостивого, милосердного. О, Аллах, избавь меня от тоски и печали)

***