Хроники перелетных птиц

Я спустился в метро и почувствовал себя огромным жуком, попавшим на натоптанную муравьиную тропу. Люди проносились мимо с сумасшедшей скоростью, почти бегом, ловко или почти всегда ловко огибая неподвижные препятствия, такие как ларьки, продавцов схем метрополитена, людей, раздающих рекламные листки и… меня. Я добрался до очереди в билетную кассу метро и с величайшим облегчением поставил сумки на пол. «Хорошо еще что зима»,– подумал я, – «и основные самые объемные теплые вещи на мне. С ними, конечно, свои неудобства, в поезде и, вообще, стою, вот сейчас, потею… Но как хорошо, что они не упакованы в сумки. В дополнительные сумки!». Очередь двигалась неспешно, как это обычно бывает на станциях, сопряженных с железнодорожными вокзалами. Очередной обвешенный сумками гость столицы обязательно попытается что-то узнать у кассирши, она ему невнятно через динамик ответит, что справок не дает, приезжий начнет просить, угрожать или просто хамить, ему что-то очень жестко и визгливо ответят, и он, раздосадованный, отойдет от окна, бурча себе под нос что-то о гостеприимстве. И весь этот процесс занимает какое-то время, так что очередь двигается очень медленно, шурша по полу перетаскиваемыми сумками. Но я, как уже сказал, никуда не спешил, да и перспектива оказаться с моими сумками в час пик в метро тоже не радовала, так что я спокойно ждал, когда же подойдет моя очередь. Купив билет и спустившись на перрон, я еще некоторое время ждал, пропуская несколько составов, надеясь, что придут поезда посвободнее, но после четвертого стало ясно, что в ближайшее время пустых вагонов не намечается, и я втиснулся в изрядно набитый вагон, вызвав неодобрительные взгляды пассажиров размером своего багажа.

В итоге, я добрался до Калужской и побрел к родственникам, по пути оценивая, насколько скоро этот город сможет стать родным или хотя бы совсем привычным. Родственники меня встретили сдержанно, никто не лез обниматься, и было видно, что мой приезд – совсем не веха, перевернувшая их устоявшуюся жизнь. Стоит, правда, отметить, что о зове крови с обеих сторон тут говорить не приходится, так как родственники достаточно дальние, и, несмотря на не слишком частую переписку и еще менее частые звонки, родственных отношений нет. Самое интересное, что их заинтересованность происходящим в нашей семье, поздравления и пожелания к различным семейным и государственным праздникам, осведомленность в датах рождения, выражаемые в довольно теплых и подробных письмах, никак не ощущается при личном посещении. При этом складывается впечатление, что пишут какие-то совсем другие люди, потому что иначе на лицо, мягко говоря, некоторая несогласованность.

Я сбросил сумки, отказался от не очень настойчиво предложенной еды и позвонил риэлтеру на мобильный. Мы договорились, где встретимся через полтора часа. Раньше никак не получалось, у нее были какие-то срочные дела. Назначенное место встречи было где-то в центре, то есть ехать вроде недалеко, но, учитывая крайнюю мою неосведомленность об этом районе Москвы (как, в общем-то, и обо всех остальных) и горький опыт попыток узнать в столице дорогу у прохожих в прошлые визиты, следовало выехать заранее.

Я снова вышел на улицу и побрел к метро, правда, уже налегке. Серый промерзший город как-то отталкивал меня, хотя, возможно, это я подспудно отталкивал его. В дни моих предыдущих приездов я ничего не испытывал к этому городу, во всяком случае, так остро. Да и зачем? Я понимал, что прибыл сюда на считанные дни с конкретной рабочей, а в свободное время и культурной целью, что все это не более чем приятная смена обыденной обстановки. Но теперь было другое дело. Я прибыл сюда НАВСЕГДА. Это слово пугало своей окончательностью и бесповоротностью. Было ощущение, что даже если все пойдет как-то не так, как нужно или как я себе это представлял и планировал, все равно вырваться отсюда, вернуться назад я уже не смогу. Попав в сети разноцветного паука метрополитена, выбраться – шансов нет. Этот город должен стать моим, и, чем быстрее этот процесс произойдет, тем быстрее я почувствую себя здесь комфортно. Но пока все получалось совсем наоборот: чем больше я прислушивался и приглядывался к этому городу, к улицам, мостовым, лицам прохожих, тем больше он меня пугал и отталкивал, и казалось, что так оно и будет, и никогда уже я не смогу его принять, а он – меня.