Хроники похождений

— Как? — спрашивает доктор и цокает языком.

— Ну, — глубокомысленно изрекаю я, воздеваю руки и закатываю глаза. — А теперь, милостивый государь, давайте без лишних выкрутас хлопнем по рюмочке.

— Да-да, конечно, мы же договорились, — произносит он.

Я наполняю рюмки, мы чокаемся и выпиваем одним духом.

— Ух! — фыркает доктор Флюкингер.

Книжица в кожаном переплете выпадает, доктор ловит ее на лету, его парик сползает на бок.

— Как? — вопрошаю я.

— В этом что-то есть, — отвечает он. — Но нюансы, мой друг, нюансы! При такой поспешности вы не улавливаете тончайших оттенков этого божественного напитка. Вот, смотрите!

Доктор наполняет новые рюмки, бросает в каждую по зернышку кофия, поджигает, и мы выпиваем через тростиночки.

— Вот-вот, это божественно! Какой букет! — восклицает он.

Нас окружают гости. Аннет стоит за спиной доктора Флюкингера и улыбается мне.

— И все-таки, милостивый государь, я настаиваю на том, что все это излишне. Напиток и впрямь божественный без всякого кофия и пиротехнических эффектов. Давайте попробуем еще раз.

Вновь наполняются рюмки, и мы выпиваем залпом.

— Да уж, — произносит доктор Флюкингер заплетающимся языком. — В этом что-то есть, что-то есть, безусловно. Но знаете, так пить можно на охоте, особенно зимней, где-нибудь в России. Но здесь, на балу, в окружении прекрасных дам, это выглядит варварским глумлением над культурой. Нет, вы должны оценить утонченный вкус самбуки.

В очередной раз наполняются рюмки, доктор роняет на пол книжицу в кожаном переплете, а наклонившись за нею, обливает ее анисовой.

— Вот неудача! — старик стряхивает жидкость.

Я замечаю надпись на кожаной обложке — «Visum et Repertum».[59] Книжица вновь занимает место под мышкой у доктора.

Продолжается дегустация самбуки. И опять я не улавливаю тончайших оттенков, а он не находит радости в том, чтобы жахнуть на одном дыхании. На лице доктора Флюкингера проступает узор из мельчайших сосудов. Гости, решившие, что мы устроили состязание на предмет, кто первый свалится, требуют, чтобы я дал фору старику: как-никак я намного моложе. Я иду на поводу у толпы и выпиваю залпом две рюмки подряд. Доктор Флюкингер выходит из себя от негодования. Он кричит, что теперь у меня забиты рецепторы, понижена чувствительность и я не смогу оценить волшебный аромат самбуки. Он требует, чтобы я два раза подряд пил по его рецепту. Он наполняет рюмки и опрокидывает баночку с зернышками кофия. Махнув рукой и заявив, что кофий — это не главное, он чиркает спичкой. Руки не слушаются его, спичка ломается, не загоревшись, книжица в кожаном переплете выпадает, но Аннет ловко подхватывает ее. Он выхватывает вторую спичку и роняет ее. Вдруг, вспомнив о чем-то, доктор Флюкингер оглядывается по сторонам и что-то ищет обеспокоенным взглядом. Заметив книжицу в руках Аннет, он отбирает ее и зажимает под мышкой.

— Ну, маркиз, продолжим!

Он чиркает спичкой, и тут случается неприятность. Никто не понимает, как это произошло, но под мышкой у доктора вспыхнула пропитанная анисовой книжица. Видимо, горящая головка спички, сломавшись, отлетела прямо в предплечье доктора. Другого объяснения произошедшему просто нет. Книжицу в кожаном переплете и кафтан старика охватывает пламя. Толпа в панике отступает, женщины ахают и падают без чувств. Книжица падает на пол, и в ту же секунду загорается паркет там, где доктор пролил анисовую. Несколько наиболее расторопных офицеров бросаются на помощь. Кто-то из них срывает скатерть и принимается сбивать пламя с горящего человека. Сам доктор Флюкингер неприлично ругается и, не обращая внимания на то, что горит сам, пытается вырваться из рук спасителей к пылающей на полу книжице.

— Пустите, пустите меня! — надрывается он.

Офицеры, полагая, что старик обезумел от боли, еще крепче пеленают его в скатерть.

— Уберите немедленно это! Иначе сгорит вся резиденция! — кричит дворецкий.

Подоспевший лакей щипцами хватает горящую книжицу и кидает ее в камин, в котором, несмотря на теплые дни, поддерживают огонь.

Доктор Флюкингер ревет как раненый зверь. Но офицеры выпускают его, лишь убедившись, что пламя потушено и одежда не горит. Старик бросается к камину и голыми руками выхватывает то, что осталось от книжицы. Вновь вспыхивает кафтан, офицеры спешат на помощь к доктору, а он перебирает рассыпающиеся в золу страницы, и по щекам его катятся слезы. Мне крайне неловко, чувствую себя повинным в несчастье старика. Мартин фон Бремборт успокаивает меня, говорит, что не стоит принимать близко к сердцу чудачества доктора Джонатана Флюкингера, и предлагает выпить. Мы успеваем выпить по две рюмки шнапса, когда появляется Аннет и из-за спины бургомистра строит мне сердитые глаза. Выбрав удобный момент, она уводит меня. Мы уезжаем.

Утром я открываю глаза и понимаю, что, если сделаю еще какое-нибудь движение, сердце не выдержит.

— Жак, скотина, — зову я каналью, собравшись с последними силами.

— Никакого Жака и никакого скотина здесь нет! — сердито кричит Аннет.

В слове «скотина» она делает ударение на последний слог.

— А кто здесь? — спрашиваю я.