Он знал: мать напугана так, что вряд ли станет звать на помощь раньше, чем окончательно рассветет, а к тому времени Макота уйдет далеко. Да и не будет никому до него дела в этом поселке на задворках Пустоши с его почти выработанной шахтой, двумя десятками жалких хибар, покосившейся кнайпой и свиньями, роющимися в грязи вместе с детьми. У матери нет денег, чтобы назначить награду за поимку сына – ни денег, ни патронов, ни выпивки, ничего, что могло бы заинтересовать местных, – а раз так, то и погони не будет.
А потом был покосившийся плетень, обозначающий границу поселка, пустырь со свалкой, грязные барханы и дорога, уходящая к горизонту, и далекий вой панцирников, и первый в жизни Макоты рассвет в Пустоши. Он шел, сам не зная куда, ощущая приятную тяжесть ножа за ремнем и свертка с едой в кармане… не шел – летел, как на крыльях. Он понимал, что больше никогда не вернется в поселок, никогда не увидит опостылевших рож местных обитателей, как и залитого чахоточным румянцем лица матери. Он шел, а вокруг лежала Пустошь, и солнце поднималось над горизонтом, и маленький Макота знал: впереди его ждет много чего. Много интересного и хорошего.
И еще он понял тогда, раз и навсегда понял: легче всего решить проблему, убив того, кто ее создает. Именно так он и стал поступать впоследствии. Вскоре, чтобы разжиться едой и парой медяков, ему предстояло убить одинокого бродягу, а после мальчик едва не прирезал старика-фермера, но это было уже после, а тогда заскорузлая, маленькая, грязная душа Макоты пела – и рвалась навстречу встававшему над горизонтом бледному солнцу.
Пела она и сейчас, когда атаман поднялся на каменную насыпь, отделяющую провал от расселины, в которой прятался «Панч». На Макоте была броня, пальцы крепко сжимали ребристую рукоять световой пилы, на ремне висел нож, на плече – омеговский автомат… Атаман был непобедим. Могуществен. Вечен!
И Пустошь, как и тогда, лежала перед ним – далеко, за границей Донной пустыни, но все же совсем близко… Лежала, томно раскинувшись, и ждала, пока Большой Макота придет и возьмет ее. Подчинит. Сделает своей. Всю ее, от горизонта до горизонта.
– Земля до горизонта, – произнес он хрипло. – Моя.
– Что, хозяин? – донеслось сбоку озабоченное, и Макота поморщился. – Что ты сказал? Вона Захар, вижу его, а танкер уже потух, а? Так, может, пошныряем в нем, глядишь, найдем чего – вдруг там автомат еще один…
– Не мельтеши, – бросил Макота. – Иди, проверь танкер.
– Слушаюсь!
Дерюжка положил длинный серебристый сверток на камни и бросился по насыпи, но атаман ухватил его сзади за воротник, дернул к себе и добавил:
– Что найдешь – мне сначала покажешь, понял? Не вздумай утаить чего. И быстро давай, чтоб раз-два – и здесь уже был!
– Как можно, хозяин! – всплеснул руками молодой, вывернулся из-под руки и заспешил прочь.
Из-под ноги его полетел камушек, и Захар, копающийся в капоте «Панча», поднял голову.
Полулежащий у костра Стопор схватился за обрез, но потом бандиты узнали атамана и расслабились.
– Ну что, хлопцы? – крикнул Макота, и оба снова напряглись, заслышав в голосе хозяина горячечные нотки. – Повоюем теперь?!
Подхватив сверток, он на заду сполз по камням и пошел вокруг «Панча».
– Гляжу, вытащили его.
– Вытащили, – ответил Захар, слазя с подножки. – Лебедку чуть не сломали. Что с тобой, Макота?
Он встал перед хозяином, с подозрением заглядывая в глаза, посверкивающие шальным свирепым огнем.
– Со мной-то? Да ниче. А что такое?
– Да ты вроде… ну, вроде выпил. Дерюгу вижу, а где Малик?
Стопор подошел к ним, положив обрез на плечо. Второе стягивала повязка.
– Малик… – атаман махнул рукой за спину. – Внизу остался. Насовсем.
– Что-то там грохотало недавно, – припомнил механик. – Земля тряслась.
– Грохотало, потому что эта… Большое это, которое там висело, обвалилось. А Дерюга щас вернется, в танкер пошел глянуть, мож чего осталось.
– Я уже г-глянул, – возразил Стопор. – В-все забрал. О, л-летит!
– Че? Где? – Макота развернулся.
Стопор стоял возле пролома, оставленного в камнях кабиной самохода.
– Д-дирижаба летит.
– Уже?! – Макота бросился к нему, оттолкнув, выглянул. На другой стороне разлома летающая машина медленно поднималась наискось от склона.
– А-а! – взревел Макота, бросаясь обратно. – Отсюда не добьем… Захар, машина на ходу?!
– На ходу-то – на ходу, но… – начал тот.
– В кабину – быстро! Заводи! Упустить шакаленка мы не должны!
– Да работы еще полно, ремонта… – Захар не договорил, Макота вцепился ему в шиворот, развернул грузную тушу к самоходу и дал пинка под зад.
– Да ты совсем ошалел, Макота?! – возмутился механик.
– Заводи, сказал! Стопор – собирай вещи!
Стопор, сунув обрез за ремень, поспешил к костру, возле которого лежала скатка, стояли чайник и чугунок с остатками похлебки.
– Стопор, ящщык со струментом не забудь! – сипло крикнул Захар и, дохнув от натуги перегаром на всю расселину, полез на подножку.