Хроники Раздолбая

— Конечно, не так. Но представь, что тебе нужно донести эту фантастику людям, живущим в тринадцатом веке до нашей эры, когда писался Ветхий Завет. Какой компьютер, какая загрузка программы? Ничего более сложного, чем яблоко и змей люди не могли понять! И две тысячи лет назад никто не понял бы Иисуса, начни он объяснять, что обряд крещения подключает человека к сканирующему лучу, который копирует личность в какой-то там компьютер. Повторяю, все эти фантазии — полная ересь! Я просто хочу показать, что модель, изложенная в понятных тебе терминах, непостижима для людей древности. А реальность намного сложнее этой модели, и если бы всеведущий ангел открыл нам сейчас тайны мироздания, то мы поняли бы не больше, чем ветхозаветные люди про сканирующий луч и компьютеры. Я думаю, что никаких инопланетян нет, и земная жизнь — это предусмотренный создателем бытия гумус. Человек рождается здесь, как семечко, чтобы вырастить из себя духовное существо, предназначенное для жизни в нематериальном мире, а вырастит он его или так и сгинет здесь, зависит от его свободной воли. Этот нематериальный мир нам дано почувствовать, но понять так же невозможно, как древним людям физику. Попробуй, например, постичь вечность. Что это такое — бесконечно долгое время или его отсутствие? Сказочность Библии меня не смущает. Там описано, что человек обрел свободу выбора между добром и злом, склонился к злу и доступ к вечной жизни оказался для него закрыт. Так ли важно, как именно это случилось — из-за фрукта, компьютерной программы или другой какой-то непостижимой вещи? Наука все равно не может проникнуть в нематериальный мир и описать его, так пусть он остается описанным сказочными понятиями. Надо понимать содержание, а не спотыкаться об форму.

— С чего ты взял, что этот нематериальный мир вообще существует? Если о нем говорится только в книге, которую ты сам называешь сказочной, а других подтверждений нет, почему не признать это выдумкой?

— Потому что других подтверждений как раз много. И я не могу признать это выдумкой, потому что сам эти подтверждения получал. Рассказать, как я вообще оказался в церкви?

— Да, меня это больше всего удивляет.

— У меня папа много гастролирует, ты знаешь. Все мое детство они с мамой постоянно уезжали куда-то, и я оставался с бабушкой. Бабушкина квартира у нас в том же доме на три этажа ниже. Я перебирался туда, а дома у мамы с папой обычно никого не было. И вот, когда мне было семь лет и они в очередной раз уехали, у нас с бабушкой сломался телевизор. А тогда показывали первый раз «Мушкетеров», мы хотели посмотреть и пошли наверх к родителям. В гостиной там стоит рояль, папа дома занимается, поэтому сразу во время ремонта сделал мощную звукоизоляцию. Телевизор можно включить на полную громкость, а в прихожей уже совсем ничего не слышно. И вот представь, смотрим мы телевизор, па-ра-па-ра-порадуемся, вдруг дверь в комнату открывается, и на пороге стоит мужик. За его спиной еще двое. Немая сцена — мы не понимаем, кто они, а они явно не ожидали увидеть нас. Но лица у них, как сказать… Сразу ясно, что не чай пить пришли.

— Воры?

— Да. Мы поняли это потом, когда увидели, что замок взломан. А сначала не понятно было. Бабушка растерялась, спрашивает: «Вы к кому?» А мужик, который зашел первым, достает в ответ охотничий нож и направляется к нам. Молча и так целенаправленно, словно решил зарезать курицу. От него до нас шагов семь — две секунды. Я тогда впервые понял, что такое — остановилось время. Мне казалось, он к нам плывет, как в замедленной съемке. А у папы над роялем висит большая икона Богоматери — ему в Греции подарили. И вот бабушка хватает меня в охапку, падает перед этой иконой, крестится и кричит: «Матерь Божья, заступись, спаси, сохрани, помилуй!» Все, что успела сказать. Я эти слова до сих пор помню, столько в них было ужаса и мольбы. Нож остановился в сантиметрах от нас, словно мужик на что-то наткнулся. Постоял секунду, развернулся, сказал «уходим», и все — вышли, словно их не было.

Когда Миша рассказывал эту историю, его слега трясло от волнения, и хотя это волнение передавалось Раздолбаю, он не спешил соглашаться, что чудесное спасение было вмешательством высших сил.

— Хочешь сказать, это чудо? Может, он в последний момент пожалел вас.

— Нет, само по себе это ничего не доказывает. Были случаи, особенно в революцию, когда люди молились, закрывались иконой, а их вместе с иконой топором рубили. Но я после этого задумался, что это вообще могло значить, стал задавать бабушке вопросы. Бабушка, чтоб ты понимал, не дремучая старуха, а профессор военной медицины. Она ничего не ответила. Отвезла меня в деревню к священнику, которого знала с войны, и вот с ним мы поговорили.

— Ну и, конечно, он заманил тебя в церковь. Тебе семь лет было, а они всю жизнь учатся людей дурить.