Хроники Раздолбая. Похороните меня за плинтусом-2

Чувство безопасности, оставшееся после вчерашних новостных кадров с детьми на танках, сдуло холодным ветром, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы продолжить путь в центр. В вагонах метро, прямо поверх надписей «не прислоняться», тоже были наклеены листовки.

«Ко всем гражданам страны, ко всему мировому сообществу! Мы возмущены поведением кучки авантюристов, самовольно захвативших власть в свои руки и стремящихся утвердить в стране произвол, насилие и беззаконие. Так называемый комитет, пришедший к власти, объявляем незаконным со всеми его решениями и распоряжениями. Обращаемся ко всему народу, ко всем местным органам власти с призывом дать достойный отпор путчистам. Отстоим нашу свободу!» — читал Раздолбай с холодком под ложечкой.

Ему не нравились гробовщики, но он не мог понять, кто обращается «ко всему народу». Самозваный президент Ельцин? Он видел его вчера первый раз в жизни и не понимал, почему должен по его велению бросаться на танки. Он бы и не бросился, но, помня перевернутый самосвал из вчерашнего репортажа, понимал, что найдутся желающие «дать отпор», а значит, отделения института Склифосовского будут заполнены. Ради чего? Листовки призывали отстаивать свободу, но Раздолбай и так ощущал себя свободным, и приезд своих советских танков не казался ему порабощением. Он знал, что свободы не было при царе, когда тебя могли продать другому помещику. Свобода могла быть утеряна, если бы советские танки не спасли их всех от фашистов. А какую свободу призывают защищать листовки? Ну, закончится Перестройка, прекратят показывать в «Утренней почте» зарубежную музыку, и станут они снова жить так, как раньше, что с того? Да, придется ходить на дурацкие собрания и читать в газетах дубовые лозунги, но разве это настолько невыносимо, чтобы кидаться под танк? Ощущение растерянности и непонимания происходящего охватило его как в детстве, когда вокруг него ссорились взрослые, и с этим ощущением он вышел на станции «Горьковская».

Поднявшись на поверхность, он сразу увидел несколько бронетранспортеров и два танка. На броне боевых машин лежали букетики цветов, которые кто-то положил в знак мира. Моросящий дождь прибил гвоздики к зеленой броне, и цветы смотрелись скорбно, словно их возложили на могильные плиты. Танкам не нравилось казаться надгробиями, и они протестовали, рыча моторами и выпуская клубы сизого выхлопа. На башнях сидели танкисты, с ними заговаривали прохожие. Снова и снова повторялся вопрос — против кого приехали и будете ли стрелять. Танкисты добродушно отбрехивались: «Не будет никто стрелять. Нам сказали сюда прибыть — мы прибыли, а зачем — кто знает? На всякий случай». Прохожие не унимались, некоторые пытались убедить окружающих, что солдатам верить нельзя.

— Сейчас у них приказа нет, а будет приказ стрелять, они всех вас поубивают. Всех! Иначе в дисбат их сошлют, — уверял собравшихся мужчина в пиджаке, надетом поверх тельняшки.

— Не будут они никого убивать. Они — хорошие сынки, я вижу, — не верила женщина с авоськой.

Возле гусеницы танка валялась намокшая листовка. Раздолбай наклонился и прочитал, не подбирая:

«Солдаты и офицеры! К вам обращаются люди, прошедшие ужас сталинских лагерей. Вас привели в Москву, как во вражеский город. На вас пытается делать последнюю ставку потерявшая власть клика преступников, свергнувшая законное правительство. Они не задумаются под видом наведения порядка отдать вам приказ стрелять в народ и давить его танками…»

«Бред!» — подумал Раздолбай и посмотрел на танкистов, пытаясь понять по их лицам, как они ко всему этому относятся. Танкисты смотрели по сторонам с усталым равнодушием и, кажется, вообще не понимали, зачем они здесь. Это были такие же ребята, как те, что гоняли в футбол в химкинских дворах, и на свирепых душителей свободы они совсем не были похожи.

«Не будут они никого давить, — успокоился он. — Подержат их в Москве, сколько надо, и вернут на базы. Кто вообще эти истеричные листовки пишет?»

Перестав бояться городской войны, Раздолбай вспомнил, что не завтракал. «Макдоналдс» на Пушкинской был открыт.

Очередь по случаю приезда танков была меньше обычного, но все равно требовалось постоять.

«Наших все-таки ничем не проймешь! — усмехнулся он, вставая в хвост очереди. — Ракеты ядерные подлетать будут, а они встанут за чизбургерами, прикидывая, успеют ли до ударной волны».