Хроники разрушенного берега

– Ну в локоть длиной – это ты загнул, положим. Но сантиметров восемнадцать – это точно. И никелированный, что правда, то правда. «Индейцы» их любили за то, что блестели, заточку хорошо держали и узкие – по форме северных лезвий. Я ж ещё старые ножики у них застал – самая основная работа у них была не мясо резать или, скажем, рыбу разделывать, а дырки в дереве сверлить и строгать что-нибудь. Настоящий абориген – хоть тебе кочевой, хоть оседлый – постоянно что-то из дерева мастерит и в этом чём-то дырки крутит. Чтобы верёвками это связывать или ремнями. Стойки, скажем, для яранги или каркас для нарты. Для того у них и заточка односторонняя специальная разработалась: так отверстия вырезать удобнее, стружка в одну сторону вылетает. Сейчас-то, правда, они ничего не сверлят и не строгают – живут в палатках, ездят на снегоходах. Поэтому и ножиков у них этих специальных северных уже и не осталось. Ходят с кухонным магазинным ножом в ножнах – им хватает.

– Ха. Так сталь-то на кухоннике – никакая! – снова забулькал Перец.

– А ты думаешь, она на их старых ножах была «какая»? – искренне удивился Соловей. – Наслушался баек про старинные ножи паренских кузнецов? Так это просто единственные кузнецы были на всю округу. Конечно, при таком монополизме и слава развелась: естественно, тот и будет лучший, кто единственный. А вообще «индеец» любит на нож сталюку мягкую, чтобы его обо что угодно заточить можно было – хоть о любую гальку в тундре, хоть о подошву сапога. Потому кухонники из «пластилина» его вполне устраивают. И китайские ножики его устраивают потому же.

– Ну ты не говори, Соловей, – решил заступиться Перец, – здесь на побережье ножи всегда были хрен знает какие твёрдые.

– Ну не всегда, – хмыкнул Василич, – а последние лет сорок, наверное. Когда здесь централизованно клеточную пушнину разводили. А чтобы её кормить, били морского зверя. Миллионами били. Тогда и появились тута ножи из рапидной стали. Очень твёрдой, которую при заточке отпустить нельзя. Пускали на эти ножи промышленные пилы по металлу, которыми рельсы резали. А почему такую сталь предпочитали – так это потому, что был конвейер. Убьют люди пол сотни нерп, выволокут их на берег – и давай шкурлать. И рядом ножей лежит тоже десятка полтора. Раздельщик нож затупил, кладёт рядом, а мальчик вокруг бегает, их собирает и на заточку относит. Там же рядом и станок стоит в сарае, мужик тут же ножи правит, мальчику возвращает, тот их волокёт на разделочную площадку. Круговорот ножей в природе, так сказать.

– Вот с того времени здесь, на побережье, и пошла мода на очень твёрдые ножи из быстрорежущей стали, – подхватил Соловей. – Потому что если народ много лет говном кормить, он к говну и привыкает. Так что нет здесь никаких специальных ножиков, а есть абы какие, зато привычные.

– Не скажи, – рассудительно потрепал бороду Василич. – Шкерочные ножи-то специальные есть. Для разделки рыбы. Их или специально делают, или из кухонных перетачивают. И нескольких типов они есть – тонкие и гибкие, чтоб филей резать, и твёрдые и толстые – балыки пластать. Балык же есть разный – гижигинский, коряцкий, карагинский, нутыльгинский… И все они поразному режутся. Но по костям и быстро. Потому ножи там нужны больше рапидные, а не кухонные. Но тоже узкие. Эх, помню, лет десять назад мужики повздорили. Из-за чего повздорили – не помню даже. То ли из-за медсестры, то ли из-за литрухи водки. Один другому вот этот балыковый ножик ка-ак в глаз зафиндилит! А тот мужик, которому этот нож в глаз воткнулся, Лёха Кукуй, так с этим ножом в глазу и пошёл через всю деревню к доктору – к ветеринару. Потому что фельдшера у нас не было. Идёт по улице весь в кровище, а из глаза ручка ножевая торчит. Хороший ножик, точно по размеру пришёлся.

Все разразились здоровым мужским хохотом.

– Так и что потом этому… Кукую сделалось? – робко спросил Вадим, в который раз поражаясь простоте нравов побережья Охотского моря.

– А что ему сделается, – искренне удивился Василич. – Мозгов у него как не было, так и не было, поэтому ножик до них и не достал. Вытащил ему ветеринар ножик, и стал Лёха Кукуй как был – только без глаза. Ладно, хорош лясы точить, мне корабль вести надо.

И исчез в рубке.

– Ас тем, другим, мужиком что стало? – спросил Вадим в пустоту.

– С каким другим? – отозвался стоявший сзади Соловей.

– Который нож кинул…

– Ну, – Соловей прокашлялся, – вообще-то это сам Василич и есть. Ну ладно, ступай вниз, сейчас мыс обходим, сильно болтать начнёт.

Хлопнула дверь рубки, стук дизеля стал немного чаще, нос катера вывернул на серую студёную волну.

Кораблик качнуло.

Нож, изготовленный из шашки хорунжего Уссурийской казачьей бригады Петра Петровича Гранатурова, медленно пополз по палубе, нырнул под леер и странным бликом скользнул в глубину Охотского моря…

Национальное хозяйство

– А это что за коврижка в море болтается? – ткнул Вадим пальцем в круглую блямбу, торчащую под горизонтом на фоне дальних заснеженных гор. – Остров или мыс какой?