Хроники Розмари

– Все, Оля, поехали. Еще немного, и я пойду вслед за ней…

– Так, может, и пойдете? – Ольга посмотрела на него взглядом, в котором он прочел боль. Она болела за него, переживала. – Извините… Это не мое дело. Наверное, вы, Владимир Борисович, правы, и вам не стоит возвращаться в свое прошлое. Все, что вы могли сделать, – сделали. Крупная сумма денег… Я ей так и сказала.

– Что ты ей сказала? – удивился Чагин и даже рванул руль в сторону.

– Ничего особенного… Что говорят люди в подобных случаях?

– Оля!

– Что теперь жизнь Маши в ее руках… В прямом смысле.

– А… Ладно. Отвезу тебя домой, а сам – куда-нибудь… Мне надо побыть одному.

– Владимир Борисович, я понимаю, у вас сейчас сложная ситуация, вы переживаете… Тут еще и развод, все на вас навалилось. Прошу вас, не напивайтесь, а? У нас утром столько дел. Все расписано по часам. Может, я поеду с вами домой, приготовлю вам ужин? Просто побуду рядом, чтобы с вами ничего не случилось.

– А как же твой муж? Дети?

– Я позвоню домой и все объясню. Вы же знаете, как мой Вадим вас уважает. Да все будет нормально!

– У меня пельмени в морозилке, я сам поем… А ты поезжай домой. Тебя семья ждет.

В ту ночь он все-таки напился, а утром принял решение поехать в Саратов. Но поездка была отложена из-за срочных дел. И вот уже перед самым отъездом на Павелецкий в его квартире раздался звонок.

– Владимир Борисович Чагин? – услышал он незнакомый мужской голос.

– Слушаю… Кто это?

– Володя, ты меня не узнаешь? Я же практически твой родственник… Иван. Муж Татьяны, тетки твоей бывшей жены – Ваня!

– Иван… Да, вспомнил… Вам остановиться негде? – догадался Чагин.

– Да нет, Володя, здесь другое дело… Надо бы встретиться. Не телефонный это разговор…

Чагин вдруг понял, что появление на горизонте еще одного родственника из семьи Розмари неслучайно.

– Маша жива?

– Жива, слаба богу…

– Вот и славно.

Еще один посланник. И тоже, наверное, приехал просить денег. Все, конец разговорам. Он отключил телефон. Надо ехать. И как можно скорее.

Чагин захлопнул дорожную сумку и направился в переднюю. Подумалось вдруг, что если он наденет черное пальто, то Маша умрет, а если зеленую меховую куртку, то выживет. Шею он обмотал красно-зеленым узорчатым кашне. Она выживет. Теперь все будет хорошо, и он ее никому не отдаст…

9

Они долго проговорили с Жозе в постели. Маша сидела, устроившись на подушках по-турецки, скрестив ноги, и в который уже раз спрашивала не столько мужа, сколько себя: стоит ей ехать в Россию или нет? Жозе считал, что она должна поехать, чтобы проститься с сестрой, но Маша чувствовала, что за его словами стоит другое – его жгучее нежелание отпускать ее одну. Он, как она была уверена, так же, как и мать, боялся за нее, думал, что она там, совсем одна, отвергнутая родственниками, может снова заболеть тем чувством вины, которое ей с таким трудом удалось вытравить из себя. А тут – смерть Алевтины. Да еще в Москве, в том городе, куда ее сестра так стремилась.

– Понимаешь, я все эти годы словно пряталась от своего прошлого, старалась не думать ни о чем и ни о ком. Аля – моя единственная сестра, и теперь, когда ее нет, получается, что меня совсем ничего не связывает с Россией. Что делать, Жозе? Я уже вся извелась. Конечно, я могла бы прямо сейчас собраться, позвонить в аэропорт и заказать билет на ближайший рейс в Москву, мне не трудно. Но что ждет меня там, в Саратове? Толпа одетых в черное родственников с осуждающими взглядами. Они будут осуждать меня за мое счастье, за мою новую жизнь, за мое предательство по отношению к сестре. Разве им что объяснишь? Разве они что-нибудь знают о том, что испытывала я, когда увидела тебя первый раз…

Им нравилось вспоминать первую встречу, первый разговор, первый поцелуй и все то, что сопутствовало ее решению оставить Чагина и уехать с Жозе в Португалию. Но если раньше это были просто тихие и радостные разговоры о прошлом, о том, что их так сблизило в самом начале и что теперь лишь подогревало чувства, то теперь эта тема была подернута траурным налетом – ушла Алевтина. Навсегда. Как поступить? Не будет ли ее отсутствие на похоронах сестры трусостью и желанием в очередной, последний, раз продемонстрировать русским родственникам свое полное безразличие к прошлой жизни, к памяти родителей?..