Хроники Розмари

Дина вспомнила, как однажды в астраханском поезде, несколько лет тому назад, она ехала в купе с одной девчонкой, возвращавшейся в Москву из деревни, и та без всякого алкоголя, под стук колес и дребезжанье стаканов из-под чая, рассказывала, как ее лишали невинности… Девчонку звали Тамарой, на ней был светло-зеленый открытый сарафан, а голая шея была обвита несколькими слоями разноцветных бус. Длинные стеклянные серьги, по форме напоминающие связку фруктов (нанизанные на нитку груши и виноград), свисали почти до плеч, а русые волнистые волосы струились по обнаженной, розовой от загара спине до самой талии. Чистое и открытое русское лицо Тамары было влажным от пота, когда она останавливалась на деталях, – оказалось, что ее, пьяненькую, поимели на сеновале двое ее двоюродных братьев… Дина же, поддавшись настроению, рассказала, как она впервые переспала со своим женихом. Утром же на московском вокзале Дина и ее соседка по купе расстались, даже не перекинувшись парой слов – разбежались в разные стороны, словно стыдясь ночных откровений.

– У тебя есть белый свитер? – вдруг спросил Чагин, беря руку Дины в свою.

– Белый свитер? Есть… Только зачем он тебе? Если тебе холодно, то разве не все равно, какого цвета свитер? – Дина еще что-то соображала, а потому принялась рассуждать на эту тему.

– Ты все равно не поймешь… Так есть или нет?

– Есть, вон, на стуле, под курткой…

Чагин встал и, покачиваясь на длинных ногах, подошел к стулу, вытянул из-под куртки свитер, принялся рассматривать его.

– Надень, – он бросил свитер в Дину.

– Да мне нормально, не холодно… Я же столько выпила…

– Прошу тебя, пожалуйста, надень… Мне так надо.

И Дина сразу же увидела другую картинку пятилетней давности: Чагин и его прекрасная Розмари стоят на залитой солнечным светом лесной снежной опушке, и на ней – белый свитер.

Она подчинилась, надела свитер – уж слишком велико было искушение услышать историю любви от главного персонажа этой романтичной истории (и почему только она из огромного количества своих свитеров выбрала в дорогу именно белый свитер?).

– А теперь возьми в руки стакан… Вот так. Сиди и молча смотри на меня…

Чагин отошел к двери, прислонился к ней спиной, откинул голову и прикрыл глаза. В тот момент он был немного похож на безумца.

– Да, все было примерно так… Только вон на той кровати сидела ее сестра, полная дура, ее звали Алей. Она постоянно находилась рядом с нами, словно пасла свою сестрицу и боялась оставить нас вдвоем. Но эта пытка продолжалась не так уж и долго, мне пришлось сказать этой твари, чтобы она отползла и не мешала нам. Уже в первую ночь Розмари была моей. Сначала ломалась, ничего не хотела, но после шампанского… Ты не подумай, она тоже любила меня, во всяком случае, я так думал. Мы провели с ней здесь, вот в этой самой комнате, сумасшедшие дни, часы, минуты… Здесь каждая мелочь напоминает мне о ней, даже этот идиотский стеклянный графин, пожелтевший от времени. И занавески, и клетчатые шерстяные одеяла, и обитое плюшем желтое кресло. Вот ты сидишь сейчас передо мной, и я пытаюсь представить себе ее лицо, но у меня ничего не получается. Твой силуэт расплывается, но ее лица я не вижу. Не вижу! – вскричал он и нервным движением руки задернул занавеску. – И злюсь я вовсе не на это, а на то, что вообще приехал сюда, как идиот, чтобы реанимировать в себе нечто, что еще пять лет тому назад заполняло собой меня всего, полностью, я захлебывался своим чувством… Но мы же с тобой в купе, не так ли? И ты – моя попутчица. Хорошо, что ты молчишь и с пониманием смотришь на меня, я очень благодарен тебе за это. Сейчас я продолжу свой рассказ о своей романтической любви к провинциальной девушке Маше, которая для меня в тот момент была Розмари, и ты поймешь, как иногда глупы, чувствительны, беспомощны и наивны бывают мужчины… Не так давно я бы, пожалуй, устыдился своих чувств и всего того, что называют искренностью, открытостью, но сегодня мне кажется, что я повзрослел. А знаешь, – его лицо вдруг осветилось улыбкой сумасшедшего, – это замечательно, что ты болеешь! Ты болеешь, и я тоже болею. И так случилось, что мы приехали сюда, чтобы излечиться – каждый от своей болезни. Хотя… Подожди. Что это я говорю?

Он сел рядом с Диной, нашел ее руку на одеяле и крепко сжал:

– Как ты думаешь, это хорошо, что я не вижу ее лица, или нет?

– Я не знаю… – Дина все еще надеялась услышать главное в этой истории. – Что случилось-то? Вы расстались?

– Знаешь, мужчине не так-то просто говорить об этом, но она меня бросила. Встретила другого мужчину и объявила об этом – спокойно… Хотя нет, не так чтобы спокойно, с долей нервной суеты, просто потому, что она была девочкой вежливой и не могла не предупредить меня о том, куда собирается… надолго.

– А надолго – это на сколько? – Дина продолжала играть роль отчаянного провокатора.