Хроники Сен-Жермена

«Корсо Солитюдин, 43,

Рим, Италия.

15 мая 1952 года

Профессору Генри Макмиллану.

Факультет химии Колумбийского университета,

Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, США.

Уважаемый доктор Макмиллан!

Я несколько озадачен вашим письмом, но по мере возможности постараюсь ответить на ваши вопросы. Да, я и впрямь проводил некоторые исследования в областях, вас интересующих, однако сейчас у меня нет охоты связывать себя подобными обязательствами с кем бы то ни было, как и у всех, кому не по нраву войны и хищническая политика сильных мира сего.

Возможно, в будущем я и приеду в вашу страну, но сейчас у меня нет таких планов. Мои деловые интересы у вас весьма успешно защищают квалифицированные юристы, и я не вижу причины что-либо менять в столь хорошо отлаженном ходе вещей.

Что же касается оборудования, переданного вами в пользование одной из моих швейцарских компаний, то, уверяю, вы можете внести в него любые вам нужные изменения, ибо мои собственные эксперименты этого плана завершены и мне ничего более не понадобится, в том числе и особо упоминаемый металлический кожух. Однако, предупреждаю, от радиации этот кожух не защищает, а вам ведь, наверное, такая защита нужна. Откровенно говоря, я даже не вижу возможности установить там дополнительные экраны, а впрочем, решайте сами, как поступить.

С искренними пожеланиями всего наилучшего вам и вашим коллегам

Сен-Жермен(печать в виде солнечного затмения)».

КАМЕРНЫЙ КОНЦЕРТ

Спасибо мне за песни, о нет, не говори.Благодарю тебя за них сердечно.

Ты мне их отдала, и все ж они твои,Твои всегда, твои навечно.

Маленький концертный зал на восемьсот зрительских мест все же казался просторным за счет изысканной роскоши интерьера. Обитые красным вельветовым плюшем кресла соперничали с французскими заказными коврами, росписи на потолке, изображавшие Аполлона со свитой, являли собой прекрасно отреставрированную работу Джорджоне. Балюстрады, покрытые искусной резьбой и позолотой, отграничивали от остального пространства балконы и ложи. Оркестровая яма тут, впрочем, могла разместить не более тридцати музыкантов, поэтому зал чаще всего использовался для прослушивания музыкальных программ, не требующих большого числа исполнителей. Этот вечер являлся совсем уж камерным: в афишке значились выступления всего двух певцов и под фортепианный аккомпанемент. Однако, несмотря на столь малозначительную программу, зал был заполнен. Во-первых, потому что и баритон, и меццо-сопрано имели массу поклонников, а во-вторых, благотворительное учреждение, на нужды которого шел сбор с концерта, обладало общественным весом.

Первую ложу по левую руку от той, что все еще числили королевской, занимала баронесса Алексис делла Пиаджиа — самодовольная и очень уверенная в себе особа сорока четырех лет, чьи худощавость и несколько простоватая новосветская внешность странным образом уживались с итальянской экстравагантностью ее шелкового вечернего платья. Сам барон убыл на месяц в Британию, так что компанию этой даме составлял Франческо Ракоци. Он сидел рядом с ней в вечернем костюме и с венгерским орденом Святого Стефана на церемониальном шарфе.

— Я должна вам об этом сказать, — прошептала ему Алексис после первого перерыва. Она говорила по-английски, стараясь не повышать голос. — Они шпионят за вами и изучают ваши дела.

— Они? — пробормотал Ракоци, присоединяясь к аплодисментам.