Хроники забытых сновидений

Посмотрели кино. Я бы запретил долби-стерео. Каждый шорох как гром небесный. Голова раскалывается. Фигурально выражаясь. А Ксюша ничего, норм (новое словцо). Дожевала попкорн, отряхнулась.

Народ потянулся к выходу, моя все сидит, пялится на погасший экран. Прохладно в зале, кондиционеры морозят. Адов ад.

В метро моя прислонилась к надписи «не прислоняться».

Пассажиров немного. Перегон долгий.

Я шепчу: «Парень уставился в схему метро, да, он, конопатый, да; хороший парень, между прочим, не москвич, квартиру снимает с приятелем, программист, свободен, непьющий и сигаретами себя не травит и тебя приучит к здоровому образу жизни, зарабатывает, чуток занудный, стерпишь, посуду, кстати, вымоет за тебя, золото, а не парень. Смотрит на тебя. Улыбнись. К морю летом поедете. Куда, куда, в Турцию. Родишь ему близнецов. Вова его зовут. Вовчик. Вован. Владимир Андреевич. Красивое русское имя. Ты же нерусских не одобряешь? Что ты мычишь “нет”, я-то знаю. А он русский, рязанский. А у тебя прадед, между прочим, немец. Фриц. Прабабушка согрешила. Тоже конопатый был. Убили его, милая, в неравном бою. Все бои неравные. Кости его в нашей земле лежат, а плоть растворилась. Плоть его и есть земля. Наша. Так что и он русский. Нет?

Улыбнись Володе. Он улыбнется в ответ! Имя твое спросит».

«Отвяжись».

«Что?»

«Заткнись».

«Что?»

Вечером дома. Переоделась в затрапез (футболка, треники), выкурила на кухне сигарету, перемыла посуду, воду завернула и спросила: «Доволен?»

Спросила!

«Доволен?»

«Да».

Ответил.

Позвонила подружке.

Маникюрша дура, Хорватия дорогая, на бедрах уже не носят. Милый, милый трёп.

Варя? Развелась? Вот так да. Быстренько она. А. Понятно. И правильно. Туда и дорога. Я тоже так думаю. Точно.

Я позеленел от скуки. Вдруг моя спрашивает, так, мимоходом, впроброс:

– Есть у тебя знакомый психиатр?

– Чего?

– Голоса слышу.

– Иди ты.

– Голос, если быть точной.

– Попей успокоительное. Конечно. Ты просто устала. Пустырник на ночь.

Да, я понял, что должен заткнуться. Понял. Всё. Рот на замке (фигурально выражаясь). Молчу. Не звучу. Пустырник поможет. Голос как рукой снимет. Обещаю.

Октябрь уж наступил.

Моя едет на дачу. Чужая дача, незнакомая. Учителки зазвали.

Вечер. Она едет. Везет бутылку мартини.

Вагон полупустой, старый, вечерний. Сквозняки, последнее солнце.

Станция.

Моя смотрит в окно. На безлюдную серую платформу.

Загорается фонарь. Вечерний свет.

И ведь знает, что ее станция, что бежать надо, пока двери открыты. Знает, но не бежит. Смотрит в окно.

Крикнуть бы: эй!

Не кричу. Молчу. Тсс.

Двери закрываются.

Моя смотрит в окно, как уходит назад платформа. Лицо спокойное, взгляд отрешенный, пустой.

Перегон долгий, вечный.

Если вы еще живы

На холодном ветру трепещут обрывки, клочки.

Сдаю…

Покупаю…

Сниму…

Работа…

Если вы еще живы…

Боря удивился и принялся читать. Светофор глядел красным немигающим глазом.

Если вы еще живы, значит, Бог милостив, милостив, но печален, вы не слышите Его. А Бог вас не оставляет, указывает путь, указывает поворот, указывает и остановку в пути.

Светофор дал зеленый свет, но Боря не видел. Он читал объявление на фонарном столбе:

Шум и гул, хохот и грохот заглушают глас Божий, а если тишина и вы слышите ясно, то всё же не слушаете. И лишь потом, после, думаете: ах, если бы.

Научу вас слышать и слушать. Практики и приемы. Адрес и время занятий…

Где-то в переулке за Красными Воротами в осеннем промозглом дворе флигелек.

Если вы еще живы…

День был 30 ноября, год 1997‑й.

Борю тогда уволили, и домой он не торопился. Денег выписали под расчет, есть чем заплатить за урок. Вдруг поможет.

Бог милостив…

А какой Бог, христианский, языческий, иудейский? Кто-то, может, и разберет, но не я, не Боря; мы люди маленькие, крохотные, обрывки старых объявлений на фонарном столбе.

Девяностые – новое средневековье. Все может быть, все.

Темная низкая арка, маленький двор. На двери в подъезд то же самое объявление:

Если вы еще…

Мы еще, да.

Поздним вечером Боря рассказывал жене про объявление, про холодный ветер, про маленький двор. Рассказывал, не торопясь и не горюя (так велел учитель) по утраченной работе; по теплому месту в закутке, по заведенному, как хронометр, порядку.

Боря наслаждался домашним уютом, тешил себя вниманием доброй жены (вот с кем ему повезло!). Учитель не велел и уютом наслаждаться, но Боря не умел себе в этом отказать.

– Да что же это за учитель такой? – спрашивала Лида (имя жены казалось Боре сладким и прозрачным, как леденец).