Хроноагент. Гексалогия

– Да ты, кроме Стругацких, оказывается, еще и Азимова почитывал! Тоже мне – Эндрю Харлан! – Магистр уже откровенно смеется надо мной, огоньки в его глазах превращаются в бесенят. – Кстати, “Конец Вечности” у нас – настольная книга. В том плане, что она дает богатый материал на тему, как не надо работать во времени. Эх, Андрэ! Да кто же здесь ломает хребты? О чем идет речь? Человечество никто не лишает права совершать свои ошибки и исправлять их. Но разве преступно смягчать последствия, уменьшать количество жертв, предотвращать гибельные результаты непродуманных действий амбициозных политиканов, воображающих себя истиной в последней инстанции, или маньяковтехнократов, возомнивших себя гениями, чьи действия всегда безошибочны? Все они посвоему хотят осчастливить или все человечество, или свою нацию, или часть ее, а большей частью – себя самое. Мы отнюдь не ломаем хребтов Истории. Если Вторая мировая война в какойто фазе должна начаться, то она все равно начнется, даже если мы ликвидируем Гитлера вместе с его окружением. Не они развязали войну, а те, кто их толкал к этому, те, кто насыпал им золота в карманы и потом сказал: “Отрабатывайте с процентами”. Не Гитлер, так другой, не важно. Важно, что мы можем не допустить, чтобы последствия войны стали такими же или еще более ужасными, чем в вашей фазе. Подумай над этим хорошенько, прежде чем стыдиться. Времени у тебя достаточно.

– Хорошо, я подумаю на досуге. А теперь о времени. Когда вы вернете меня к себе?

Воцаряется молчание. Магистр снова начинает чесать свою переносицу, а Елена разглядывает меня с еще большим интересом. У меня нехорошо ноет гдето между печенью и желудком от паршивого предчувствия. Молчание на этот раз длится недолго.

– Я ждал этого вопроса с самого начала. Отдаю тебе должное, ты терпеливо выслушал первичную лекцию по основам хронофизики, работе хроноагентов и даже задавал толковые вопросы, приберегая главный из них напоследок. Я отвечаю тебе прямо. Никогда.

– То есть? Поясните.

– Поясняю. Никогда – это значит совсем никогда, – твердо говорит Магистр, в глазах его попрежнему светятся огоньки, но теперь они, кажется, жгут меня, как лучи лазера. – Твое время, Андрэ, для тебя больше не существует. Ты – человек мужественный и прими это как неизбежную реальность. В свое время ты никогда больше не вернешься.

Видимо, в моих глазах он читает чтото такое, что заставляет его быстро схватить бутылку и налить мне почти полный стакан. Я пью его залпом, занюхиваю кусочком ржаного хлеба и разражаюсь монологом. Новость, сообщенная мне Магистром, настолько ошеломляет, что мои моральные устои рушатся в мгновение ока. Невзирая на присутствие Елены, а точнее, забыв о ней, я высказываю этому типу все, что думаю о нем, о его организации, об их деятельности и их методах. При этом я совершенно не ограничиваю себя в лексиконе и в идиоматических выражениях с использованием всего разнообразия могучего русского диалекта.

Пока я так ораторствую, Магистр спокойно сидит в кресле, глядя на меня так доброжелательно, словно я рассыпаюсь, перед ним в комплиментах. Время от времени, когда я выдыхаюсь, он предупредительно подливает мне водки в стакан, и я, получив новый заряд своему красноречию, извергаю его на Магистра.

Что делает в это время Елена, я не вижу, а точнее, не обращаю на нее внимания, все мое негодование адресовано Магистру. Это он – главный виновник, я узнал его голос.

Наконец я окончательно выдыхаюсь, глотнув последний раз из стакана, закусываю луком и падаю в кресло. Всем своим видом я даю понять, что не сдвинусь с места, пока меня не отправят в свое время.

– Примерно такой реакции я и ожидал, – спокойно говорит Магистр. – Элен, сохрани запись беседы. После анализа эти красоты русского диалекта конца XX века пригодятся для более тщательной подготовки хроноагентов… Все! Хватит! Ты высказался, а теперь – моя очередь.

Да, я намеренно сообщил тебе этот факт прямо в лоб. Тебе надо было разрядиться, что ты и сделал. А теперь…

Магистр наливает мне в стакан какойто шипучей жидкости сиреневого цвета.

– Пей! – властно приказывает он.

Я послушно пью, может быть, это яд, а может – наркотик. Мне уже все равно. Жидкость приятного вкуса и отдает розой и сиренью одновременно.