Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг.

С самого начала советское руководство во главе с Хрущевым многое сделало для того, чтобы укрепить и расширить дружеские, союзнические отношения с Китайской Народной Республикой, строить их на равноправной основе. Были устранены некоторые, как считали китайцы, «несправедливости», допущенные в отношении их при Сталине. После поездки Хрущева в Китай осенью 1954 г. и его бесед с Мао Цзэдуном в советско-китайских отношениях, как говорили в Пекине, наступила новая эпоха, отличавшаяся большой сердечностью, откровенностью, равноправием.

Потом был XX съезд КПСС. Компартия Китая на своем съезде в сентябре 1956 г. официально одобрила и поддержала все принятые там решения. Мало того, из ее устава было удалено положение о том, что она «во всей своей деятельности руководствуется идеями Мао Цзэдуна»^{1364}. Но сам Мао был очень недоволен тем, что Хрущев не согласовал с братскими партиями такую акцию, как разоблачение культа личности Сталина. Китайцы говорили, что Сталин принадлежит всему мировому коммунистическому движению, а не только Советскому Союзу. Считали они ошибочной и резкую форму, в которой это было сделано. Понять, что Хрущев, готовивший эту акцию в глубокой тайне, не мог рисковать, китайцы не могли.

Поскольку они не уставали подчеркивать «особые отношения» между Мао и Сталиным, разоблачение последнего их задело. Поэтому его портреты продолжали висеть повсюду, а его труды изучаться и цитироваться. В какой-то мере это делалось для того, чтобы подчеркнуть независимость позиции Пекина относительно Москвы, в том числе и в мировом комдвижении. Придумали и специальную формулу, согласно которой 70% дел Сталина хорошие, а 30% плохие. Эту формулу они потом стали применять и отношении Мао. Защищая Сталина, Мао защищал и себя, свой собственный культ.

Не стали устраивать китайцев и некоторые предложения Хрущева, направленные на укрепление сотрудничества, в том числе стратегического. Они подозревали, что, говоря об «общих интересах», он подразумевает в основном интересы советские. Тем более что определялись они в Москве. К тому же там иногда делались «совместные заявления» без согласования с Пекином. Несовместимыми с суверенитетом Китая, его национальным достоинством, панибратством на международном уровне воспринимались, например, предложение построить мощную советскую радиостанцию на территории КНР или посылка туда специалистов без запрашивания въездных виз, просто с командировочными удостоверениями.

— Получается, что мы вроде как еще одна советская республика, — говорили китайцы^{1365}

.

Но и Мао Цзэдун допускал высказывания, которые ставили кремлевских руководителей в неудобное положение. Так, на международном совещании представителей компартий в Москве осенью 1957 г. он говорил:

— Если вспыхнет война, в крайнем случае погибнет половина человечества, а еще одна половина останется. Зато империализм будет стерт с лица земли, и весь мир социализируется^{1366}.

Кризис на Ближнем Востоке, разразившийся летом 1958 г., заставил Хрущева взять с собой министра обороны Малиновского и 31 июля прилететь в Пекин, где до 3 августа происходили его встречи с председателем ЦК КПК Мао Цзэдуном, премьером Госсовета Чжоу Эньлаем, министром обороны Пын Дэхуаем и министром иностранных дел Чень И.

Примерно в это время уже появились первые трещины в советско-китайских отношениях, и Хрущева это очень беспокоило, поэтому свою поездку в Пекин он использовал и для того, чтобы преодолеть некоторые разногласия, возникшие между двумя странами^{1367}. Мао Цзэдун, рассуждая о возможности и перспективах открытого вооруженного столкновения с империалистами, говорил, что бояться этого не следует, поскольку Китай и СССР могут выставить намного больше дивизий, чем США и их союзники. При этом он позволял себе критически подходить к советскому опыту в Великой Отечественной войне, утверждая, что Сталин воевал против Гитлера неумело:

— Надо было, не проливая крови, отойти за Урал и ждать, пока Англия и Америка не разгромят Германию.

Скептически относился он и к способности современной Америки вести глобальную атомную войну, называя ее «бумажным тигром». Хрущев с этим согласиться не мог, принимался излагать свои взгляды, но быстро выходил из себя, горячился, доставляя тем самым «кормчему» великое наслаждение^{1368}.

Речь зашла и о развернувшейся в предыдущем году в Китае кампании «Пусть расцветают все цветы! Пусть соперничают все ученые!». В ходе ее распространялись измышления о положении в СССР, высказывались претензии на советские территории и даже вывешивались плакаты «Надо свести счеты с СССР!». Мао не отрицал всего этого, но объяснял:

— Мы разрешили эту кампанию для того, чтобы увидеть, где ароматные цветы, а где ядовитые, а затем скосить ядовитые^{1369}.