Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг.

Другое дело, что партия и не думала расставаться со своим монопольным правом определять, какие песни «правильные» и какие «неправильные». Вот в этих рамках, определяемых генеральной линией «служения великому делу коммунизма», Ильичев и попросил высказаться о том, что мешает молодым, рассказать о своем отношении «к заботе партии о дальнейшем развитии художественного творчества в нашей стране»^{1786}.

Что и говорить, польщенные столь высоким вниманием к себе, все, бравшие слово, старались найти подходящие слова для того, чтобы высказать свою благодарность. Но и призыв к откровенности не остался без внимания. Например, Р.И. Рождественскому казалось диким, когда некоторые критики ставили под сомнение политическую благонадежность молодых поэтов и прозаиков:

— Я вспоминаю статьи в «Комсомольской правде» о Вознесенском. Какими только словами не назывались его успехи у молодых читателей и слушателей: это и погоня за дешевой популярностью, и шум эстрадной славы, и сезонная мода. Разбор произведений подме-нялся сплошными передержками и передергиванием, а подчас и просто клеветой^{1787}.

Другой поэт, В.И. Фирсов, напротив, жаловался на то, что в определенной среде московской интеллигенции, особенно среди писателей, наметилось, укоренилось даже презрительное отношение к тем литераторам, которые твердо стоят на глубоко партийной основе:

— Их величают ортодоксами, консерваторами и бог знает еще какими словами. И стоит только сказать мне, что я отношусь с глубоким уважением к Грибачеву, Кочетову, Сергею Смирнову, Софронову, как на меня тычут пальцем…

Отметив, что часть столичной интеллигенции оторвалась от народа и ей чужды такие серьезные проблемы, как сельское хозяйство, он продолжил:

— И если я или мои друзья, положим, пишем о деревне, про нас говорят: «Это — консервативное начало. Подумаешь, о какой-то земле пишут. А нам подавайте общечеловеческие начала…». Я понимаю, им не очень понятны эти проблемы. Они начинают понимать проблемы сельского хозяйства, когда в стране случаются затруднения с мясом, молоком, маслом. Но они тут же начинают поносить Хрущева^{1788}.

Живописец Н.И. Андронов обратил внимание на совершенно очевидное желание определенных лиц направить «удар, сделанный партией по наиболее отвратительным формам буржуазной идеологии в изобразительном искусстве», не по адресу. Вся терминология последних выступлений президента Академии художеств Серова и других, поспешивших «представить дело так, будто только они являются борцами за социалистический реализм», аналогична той, что велась в 1949 г. против Коненкова, Кончаловского, Фаворского и Сарьяна, нынешних классиков.

— Теперь этот удар направляется против художников, которые, может быть, в большей степени, чем кто-либо, заняты гражданскими темами, темами народа. Яркий пример — мой товарищ Павел Никонов… Если выбросить Никонова с выставки, гораздо легче будет руководить Академией художеств, он не будет беспокоить, ежедневно щекотать и т. д.^{1789}

Остановился Андронов и на, как он сказал, «несколько удивляющих нас» методах официальной пропаганды:

— Недавно в «Правде», а потом в «Советской культуре» напечатано письмо в адрес Никиты Сергеевича от технолога Мытищинского машиностроительного завода. В нем говорится: «Недавно побывали на выставке работ московских художников. На нас произвела большое впечатление картина “Отдых после боя” Непринцева». Но это ленинградский художник, и картина его не была на выставке! Значит, эти товарищи, подписавшие письмо, на выставке не были. Простите, кому нужны такие методы? Это пахнет фальшивкой^{1790}.

Поэт Е.А. Евтушенко начал с того, что сказал, как его «глубоко тронули, заставили задуматься слова Никиты Сергеевича Хрущева о том, что у нас не может быть мирного сосуществования в области идеологии». И в качестве примера сослался на изданную в Нью-Йорке якобы литературоведческую книжку «Весенний лист», в которой утверждается, будто между отцами и детьми в СССР существует вражда.

— Сколько бы они ни старались представить нас как людей, якобы при помощи эзопова языка, при помощи других методов нападающих на то святое, что было у нас в прошлом, это им не удастся. Есть подонки, есть подонки вроде Есенина-Вольпина, сочинившего эту грязную книжечку. После того, как мне подсунули под дверь в Лондоне эту книжку, я смыл руки мылом, и мне все казалось, что исходит гнилостный запах от нее. Есть подонки, привлекающие к себе иногда глупых, заблуждающихся парней, которые издают книжки вроде «Синтаксиса», «Коктейля»… Но они не определяют подлинное лицо нашей молодежи^{1791}.

Но не только «подонки» помогают западным «специалистам по русской душе» представлять советскую молодежь как загнившую. Волей-неволей им в этом помогают и наши критики.