Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг.

А затем доложил, что «с послом ничего не вышло»… Причем сильно обиделся, когда ему на Президиуме ЦК, члены которого ознакомились с записью его беседы с послом, было сказано о неправильном отношении к поручению:

— Что же это за прощупывание настроений? И почему вы не дали понять, что мы за сближение с Югославией? Значит, вы не выполнили поручения ЦК. Это совершенно очевидно^{431}.

Поднимался в этой дискуссии среди членов Президиума ЦК и вопрос о престиже. «Это не простая обывательская амбиция, — рассказывал позже Каганович, — нет, это вопрос очень большой важности. Это касается принципиальных позиций». И вокруг него разгорелся спор между Молотовым и другими членами Президиума ЦК. «Надо было преодолеть все эти трудности, преодолеть и внутренние собственные колебания, преодолеть неприятные моменты. Надо сказать, что неблагодарная задача, с точки зрения человеческой, ехать в Белград после тех споров, которые были у представителей наших государств. Выступать там, вести с ними переговоры, дать пищу международной печати, что, вот, большевики поехали на поклон. Это дело очень неприятное. Но благодарное и большое. С точки зрения социализма»^{432}.

Молотов же продолжал заявлять:

— Куда вы едете? Это подлецы!^{433}

Он не верил в возможность значительных результатов поездки и неоднократно заявлял в период подготовки переговоров на заседаниях Президиума ЦК, когда готовились директивы для советской делегации:

— Мы едем к буржуазным деятелям! Надо помнить, что югославы — наши враги и что они перешли к реставрации капитализма.

Употреблял он и «еще более резкие, грубые выражения»^{434}.

— К фашистам едете на поклон! — нервно говорил он^{435}

. — С кем вы хотите иметь дело? Кто такой Тито? Кто такой Кардель? К кому вы собираетесь обращаться? Почему вы не дорожите ленинским авторитетом нашей партии?^{436}

Когда уже собирались, было, ехать, то поручили экономистам собрать материал и изучить, фашистское это государство или не фашистское. «Одним словом, мы занимались открытием Америки, — комментировал позже Хрущев это поручение. — Вот до какой степени дошли!»^{437}. Записку по Югославии готовили в Комитете информации, формально причисленном к МИДу, но еще со сталинских времен отправлявшим свою продукцию на имя первого человека в партии и государстве. В.М. Фалин, которому наряду с другими довелось готовить эту записку, вспоминал: «Около ста страниц текста. Два раздела — политика и социально-экономическое устройство. Выводы. Главный из них — отлучение Югославии случилось не по причине ее перерождения, как официально утверждалось, а из-за того, что с подачи П.Ф. Юдина (тогдашнего шеф-редактора газеты Информбюро «За прочный мир, за народную демократию!» — Ю. А.), распознавшего «уклоны» Тито, у нашего диктатора «крыша поехала»»^{438}.

Как-то на заседании Президиума был первый заместитель министра обороны маршал Г.К. Жуков. Он и говорит Молотову:

— У югославов ведь 40 дивизий.

— Что же ты хочешь? Под лавку спрятаться? — отвечает ему тот.

«Горько и больно было слышать такие слова.., вытекающие из незнания, попросту говоря, некоторых вопросов войны и стратегии», — сетовал потом секретарь ЦК КПСС П.Н. Поспелов^{439}.

— Есть смысл побороться за дружбу с этим государством. Или хотя бы за нейтрализацию, — стоял на своем Жуков.

— У американцев больше. Может, туда пойдете на поклон? — продолжал не соглашаться Молотов.

Правда, ему тут же напомнили, как он ходил на поклон к Гитлеру и Риббентропу.

— Это забыл. Что лучше? — не без ехидства интересовался Хрущев.

— Тито или Риббентроп, или Гитлер? — допытывался также Булганин^{440}.

Боялся предстоящей поездки не один только Молотов. Председателя Президиума Верховного Совета СССР К.Е. Ворошилова беспокоило, например, «как бы не получился окончательный разрыв». И поэтому он стоял на позиции «с оттенком», как сам позже ее характеризовал. Ему казалось, что нужно сперва идти по линии урегулирования взаимных государственных интересов, сперва нормализовать взаимоотношения по государственной линии, «а потом исподволь, постепенно перейти к партийным делам». Хрущев, поддержанный другими, стоял на своем:

— Мы попробуем и с самого начала возьмем такой курс, чтобы договориться и по партийной линии^{441}.