Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг.

Когда Молотов, по словам Хрущева, обычно разговаривает с другими членами Президиума ЦК, «то вроде бы мы равные». Но вот когда его «занесет», когда он «вырвется», то говорит, что 34 года сидит в Политбюро!

— И 34 и 36 лет можно просидеть… Товарищем Молотовым много просижено. Так что же теперь, ему за каждый год поклон отвешивать?^{564}

Вслед за этим и в связи с этим Хрущев высказал мнение, что «пора и давно пора Пленуму Центрального Комитета занять свое настоящее положение, свое место как хозяина в партии, как руководителя партии, как руководителя страной, и отвечать!^{565}

Продолжая иметь в виду принцип коллективности руководства, Хрущев сделал некоторое отступление к Сталину, оговорившись, что «все мы уважаем и будем уважать, всегда с уважением будем говорить и вспоминать» о нем, ибо он «после Ленина возглавил нашу партию и привел ее к величайшим завоеваниям».

Переждав аплодисменты, Хрущев продолжил:

— Другое мне было бы говорить стыдно. Я — человек, непосредственно которого поднял Сталин… Он поднял, он ухаживал, он растил, он учил… Он учил и растил на большом деле, наделе руководства партией, на деле руководства страной, на деле построения социалистического общества^{566}

.

Но в последние годы Сталин «был на большом ущербе», и «у нас было много горечи». Сколько было потеряно честных людей! И если бы Сталин еще прожил, выражал свое твердое убеждение Хрущев, то сегодня не обсуждались бы ошибки Молотова. Ибо участь его, также как и Микояна, уже во многом была определена в выступлении Сталина на Пленуме ЦК, состоявшемся сразу же после XIX партийного съезда…

— И что, это было правильное выступление? Нет, неправильное… И сейчас, после конфликта и такого непонимания, которое проявил Молотов, я говорю, что это было совершенно неправильно, не соответствовало ни характеристике Молотова, ни характеристике Микояна^{567}.

И продолжил:

— Мы отвечаем перед страной за политику, за претворение в жизнь учения Маркса и Ленина! Мы, партия отвечает! А партией руководит Центральный Комитет. Ни, Молотов, ни Хрущев, ни пятый, ни десятый, а Центральный Комитет. Это надо знать Молотову, хотя он, как сам говорит, 34 года в Политбюро… И на 50-й год никто не позволит глупости делать. А если кто себе позволит, можно сказать: «Пойди на пенсию. Мы дадим тебе хороший харч, хорошее обеспечение, будем тебя уважать, но не мешай другим работать»^{568}.

Через два дня после окончания пленума, 14 июля 1955 г. Президиум ЦК признал необходимым выпустить его стенограмму, а также издать доклад Хрущева об итогах советско-югославских переговоров и постановление Пленума ЦК КПСС по этому вопросу отдельной брошюрой и разослать ее партийным организациям^{569}. И вскоре члены ЦК стали знакомить с этими документами партийный актив на местах.

20 июля собрался Московский областной партийный актив в числе 2500 человек. Для участия в прениях записалось 52 человека. Слово дали только 18. Как информировал первый секретарь МК КПСС И.В. Капитонов, все они осудили ошибочную позицию Молотова по югославскому вопросу. «Содержательными» были выступления секретаря Союза советских писателей А.А. Фадеева, ректора Академии общественных наук при ЦК КПСС Ф.В. Константинова и министра транспортного машиностроения С.А. Степанова. В то же время «собрание актива не удовлетворило выступление в прениях члена коллегии Министерства иностранных дел товарища Зимянина, который выступил несамокритично и не дал должной оценки недостатков в работе МИДа и ошибочной позиции тов. Молотова по югославскому вопросу»^{570}

.

Чем же остался недоволен актив, а вернее руководитель Московской области? Ведь Зимянин признал «огромное принципиальное значение» критики ошибок своего шефа. И самокритика присутствовала в его выступлении:

— У нас не хватило ни прозорливости, ни необходимой смелости для того, чтобы пересмотреть неправильную установку, которой руководствовалось Министерство иностранных дел в работе по югославскому вопросу… Коммунисты, партийная организация МИДа и товарищи, работающие в области отношений с Югославией, полностью принимают критику нашей партии, критику недостатков и ошибок в работе Министерства иностранных дел и приложат все силы, чтобы их исправить^{571}.

Но «конкретики», как видим, не было. Не было того, что способствовало бы еще большей дискредитации Молотова как потенциального лидера в глазах партии.

— Мне кажется, — говорил Капитонов в своем заключительном слове, — что участники собрания партийного актива ожидали от товарища Зимянина другого выступления, с глубоким анализом и оценкой вопроса о советско-югославских отношениях^{572}.