Хрущевцы

Сидевший рядом со мною Кириченко слушал молча. Позднее он тихо спросил меня.

— Кто этот товарищ, которая сидит рядом со мною?

— Моя жена, Неджмие, — ответил я.

— Разве ты не мог сказать мне об этом раньше, а то я все молчу, полагая, что она жена кого-либо из этих, — сказал он мне, указывая глазами на югославов. Он поздоровался с Неджмие и тогда стал бранить югославов.

Между тем Хрущев продолжал «критиковать» югославов, убеждая их в том, что именно он (конечно, прикрываясь именем Советского Союза, КПСС) должен был стоять «во главе», а не кто-либо другой. Он имел в виду Тито, который, в свою очередь, старался поставить себя и югославскую партию выше всех.

— Было бы смешно, — сказал он им, — если бы мы стояли во главе лагеря, когда остальные партии не считались бы с нами, как было бы смешно, если бы какая-либо другая партия называла себя главой, когда остальные де считают ее такой.

Кардель и Ранкович отвечали ему холодным видом, напрягая все силы, чтобы показаться спокойными, тем не менее не трудно было понять, что внутри у них бурлило. Тито наказал им решительно отстаивать его позиции, и они не нарушали слово, данное хозяину.

Диалог между ними длился, часто он прерывался выкриками Хрущева, но я уже перестал обращать на них внимание. За исключением ответа Ранковичу, обвинившему нас в том, будто мы вмешивались в их дела, я ни словом не обменялся с ними. Все время я разговаривал с Кириченко, и он чего только не наговорил на югославов и нашел совершенно правильной по всем вопросам позицию нашей партии в отношении ревизионистского руководства Югославии.

Но и этот Кириченко впоследствии получил пощечину от Хрущева. Кириченко, которого иностранные обозреватели некоторое время считали вторым после Хрущева, был послан в какой-то маленький захолустный городок России, конечно, почти в ссылку. Один наш слушатель какого-то военного учебного заведения, вернувшись в Албанию, рассказывал:

— Я ехал на поезде, как вдруг рядом со мною уселся какой-то советский пассажира достал газету и стал читать. Через некоторое время бросил газету и, как уже принято, спросил меня: «Куда едете?». Я ответил. Подозревая меня из-за моего произношения русских слов, он спросил: «Какой вы национальности?». «Я албанец», говорю ему. Пассажир удивился, обрадовался, посмотрел на двери вагона, повернулся ко мне и, крепко пожав мне руку, сказал: «Я восхищаюсь албанцами». Я, — говорит наш офицер, — был удивлен его поведением, так как в это время мы уже включились в борьбу с хрущевцами. Это было после Совещания 81 партии. «А вы кто?», спросил я, — рассказывает офицер. — Он и отвечает:

«Я — Кириченко». Когда он назвал свою фамилию, — продолжает офицер, — я понял, кто он такой, и начал было беседу с ним, но он тут же сказал мне: «Не играть ли нам в домино?». — Давайте! — ответил я, и он достал из кармана коробку с костяшками и мы начали играть. Я вскоре понял, почему он хотел играть в домино. Он хотел что-то мне сказать и оглушить свой голос стуком костяшек по столику. И он начал: «Молодец ваша партия, разоблачившая Хрущева. Да здравствует Энвер Ходжа! Да здравствует социалистическая Албания!». И так мы завязали очень дружескую беседу под стук костяшек домино. Между тем, как мы беседовали, в наше купе вошли другие люди. Он в последний раз стукнул костяшкой и сказал: «Выстаивайте, передайте привет Энверу», и, взяв газету, углубился в чтение, делая вид, будто мы совершенно не знали друг друга, — закончил наш офицер.

Чего только не делали Хрущев и его сообщники, чтобы распространить и насадить во всех остальных коммунистических и рабочих партиях свою явно ревизионистскую линию, свои антимарксистские и путчистские действия и методы. И мы увидели, что вскоре хрущевизм расцвел в Болгарии и Венгрии, в Восточной Германии, Польше, Румынии и Чехословакии. Широкий процесс реабилитации под маской «исправления ошибок, допущенный в прошлому превратился в невиданную кампанию во всех бывших народно-демократических странах. Везде распахнулись двери тюрем, лидеры других партий вступили в соревнование: кто выпустит из тюрем быстрее и больше осужденных врагов, кто предоставит им больше постов вплоть до руководства партии и государства. Газеты и журналы этих партий каждый день помещали коммюнике и сообщения об этой весне ревизионистской мафии, они завалили свои страницы выступлениями Тито, Ульбрихта и других ревизионистских лидеров, тогда как «Правдам и ТАСС спешили подчеркивать эти события и рекламировать их как «передовой пример».

Мы видели, что происходило, чувствовали все растущее давление, которое на нас оказывалось со всех сторон, но мы ни на йоту не сдвигались с нашей линии и с нашего пути.

Это не могло не разгневать прежде всего Тито и его сообщников, которые, в восторге от решений XX съезда и от того, что происходило в других странах, ждали, чтобы и в Албании произошел глубокий переворот. Титовцы, работавшие в югославском посольстве в Тиране, усилили свою деятельность против нашей партии и нашей страны.