— Я ему дам, — сказал он мне, — я открыто дам ему отпор. Слышишь его, товарищ Энвер, что он мелет?!
— Да, — ответил я Дюкло. — Он высказывает тут то, о чем он думал и что он делал давно.
— В 1945 году, — продолжал гнуть свою линию Тольятти, — мы заявили, что хотели создать новую партию. Мы говорим «новую партию» и не хотим употреблять выражения Ленина «партию нового типа», ибо, если бы мы говорили так, это означало бы допустить тяжкую политическую и теоретическую ошибку, означало бы создать такую коммунистическую партию, которая свела бы на нет традиции социал-демократии. Построй мы партию нового типа, — продолжал Тольятти, — мы оторвали бы партию от народных масс и не смогли бы создать нынешнюю ситуацию, когда наша партия стала великой массовой партией (Сразу же по возвращении в Неаполь из Советского Союза в марте 1944 года, Пальмиро Тольятти навязал партии курс на классовое сотрудничество с буржуазией и ее партиями. В Неаполя Тольятти впервые выдвинул идею и даже платформу того. что он назвал «новой партией масс», отличавшейся по своему классовому составу, по своей идеологии и организационной форме от коммунистической партии ленинского типа.).
После этого и других положений Тольятти страсти разгорелись. Выступил и Жак Дюкло.
— Мы внимательно слушали выступление Тольятти, — сказал он в частности, — однако мы заявляем, что совершенно несогласны с тем, что сказал Тольятти. Его взгляды расчищают путь оппортунизму и ревизионизму.
— Нашим партиям, — возражал Тольятти, — мешали и мешают сектантство и догматизм.
В один момент, с целью угомонить страсти, выступил и Мао Цзэдун на свой манер иносказания и намеков:
— При обсуждении любого гуманного… вопроса, — сказал он, — надо идти на бой, но и на примирение. Я имею в виду взаимоотношения между товарищами: когда у нас возникают разногласия, мы должны пригласить друг друга на переговоры. В Паньмыньчжоне мы вели переговоры с американцами, а во Вьетнаме — с французами.
Пустив еще несколько таких фраз, он сел на своего конька:
Имеются люди, — сказал он, — которые являются стопроцентными марксистами, имеются такие, которые являются таковыми на 80 процентов, на 70 процентов, на 50 процентов; причем имеются и марксисты, которые могут быть таковыми только на 10 процентов. И с теми, которые являются десятипроцентными марксистами, мы должны беседовать, потому что от этого нам будет только польза.
Он помолчал, как-то отсутствующим взглядом повел по залу и продолжал:
— Почему бы нам группой в 2–3 человека не собираться в маленькую комнату и беседовать? Отчего нам не беседовать, руководствуясь стремлением к единству? Мы должны бороться обеими руками — одной против ошибающихся, другой — делать уступки.
Суслов, который вынужден был занять «принципиальную» позицию, отметил, что борьба с оппортунизмом и ревизионизмом важна, как важна и борьба с догматизмом, однако «ревизионизм составляет главную опасность, потому что он вносит раскол, нарушает единство» и т. д. и т. п.
Советские хрущевцы заботились лишь о том, чтобы «сохранить единство», держать в узде социалистические страны и коммунистические партии различных стран, поэтому, если они на этот раз «приняли» ряд правильных положений и «отстояли» их, то это они сделали, в первую очередь, под давлением решительной борьбы настоящих марксистов-ленинцев, участвовавших в совещании, но они сделали это также в силу своего стратегического плана. Они отступили, временно сдержались, чтобы перегруппировать силы и взять ревизионистский реванш в будущем.
Наша делегация высказала свое марксистско-ленинское слово по всем поставленным на совещании вопросам, в особенности по вопросам борьбы с современным ревизионизмом, с американским империализмом, как главной угрозы миру и народам; по вопросам путей перехода в социализм, сохранения марксистско-ленинского единства в коммунистическом и рабочем движении, по вопросу» об опыте Октябрьской революции и социалистического строя и т. д.
Ревизионисты отступили вследствие борьбы, которая развернулась на совещании против оппортунистических взглядов на обсуждавшиеся проблемы. В результате, московская Декларация 1957 года получилась вообще хорошим документом.
Ревизионизм, правый оппортунизм, был определен совещанием как главная опасность для международного коммунистического и рабочего движения.
Югославов это взбесило. Они еще до этого имели длительные споры с представителями Хрущева особенно относительно этого положения.
— Чего вы беспокоитесь? — утешали их хрущевцы. — Вас нигде не упоминают. Мы будем говорить о ревизионизме вообще, ни на кого не ссылаясь.
— Да, — отвечали им югославы, — но посмотрите на статьи Энвера Ходжа, которые вы помещаете и в «Правде»! Когда говорит против ревизионизма, Энвер Ходжа имеет в виду нас и называет нас по имени. Но и тогда, когда нас не называют по имени, все нас имеют в виду, поэтому мы не примем участия в совещании и не подпишем декларацию партий социалистических стран.
И они не подписали эту декларацию.
Мао Цзэдун выразил свое глубокое сожаление: