Хрустальное озеро

Ей неудержимо хотелось позвонить и подбодрить Мартина. Она непременно расплачется, если станет говорить о том, как трудно ей жить без детей. Но позволить себе такое она не могла. У нее другая жизнь. Своя собственная. И сейчас она в Лондоне, в день коронации.

Проснувшись, все тут же включали радио, словно боялись, что торжества отменят. Людям хотелось знать все подробности. Газеты с жаром описывали каждый шаг процессии, которой предстояло прошествовать в Вестминстерское аббатство, и каждый этап будущей церемонии.

Лена с интересом смотрела на людей, собравшихся отпраздновать этот великий день. Подумать только: когда тринадцать лет назад на свет появилась Кит и Мартин плакал от радости, услышав, что у него родилась красавица дочь, на этих лондонских улицах еще видны были следы страшной войны.

«У бедных англичан не так уж много праздников, — думала Лена. — Ни Дня святого Патрика, ни процессий в честь Тела Христова, ни Благословения Лодок, ни паломничеств в Кроаг-Патрик, ни других достойных предлогов устроить выходной и подумать о чем-то, кроме дома и работы. Приятно видеть, как они, улыбаясь, разговаривают даже с незнакомыми людьми».

Она с трудом добралась до места, забронированного Айви: та была знакома с семьей, которой принадлежал маленький магазин на углу. Дети вышли на улицу задолго до рассвета, чтобы охранять площадку, на которой разместились деревянные табуретки, корзины для пикника, флаги и гирлянды.

Какое-то время Лена чувствовала себя иностранцем, который смотрит на происходящее со стороны. Она не ощущала ни возбуждения, ни нетерпения. Мысль о том, что молодая королева вскоре проедет мимо, не вызывала у нее благоговения. Но собравшиеся здесь люди не были ей чужими. Наоборот, очень похожими на соседей по Лох-Глассу.

Лондон был ей таким же домом, как любое другое место на земле.

Они заняли свой наблюдательный пункт и услышали сообщение об Эвересте. Британия покорила высочайшую вершину мира; ликование было всеобщим. Когда показались кареты с берейторами в парчовых ливреях и лоснящимися лошадьми в парадной сбруе, толпа взревела. А затем показалось улыбающееся, но слегка встревоженное лицо принцессы Елизаветы, как ее называли по старой памяти. Она махала рукой, затянутой в перчатку, охотно отвечая на приветственные крики, доносившиеся с тротуаров.

Казалось, принцесса смотрела прямо на них. Так говорили Айви, Джесси и все, кто стоял вокруг. Лена думала так же. Она глядела на женщину, которой предстояло стать королевой, и тоже махала ей. Женщине, которая не рассталась со своими детьми. С мальчиком и девочкой. Из глаз Лены полились слезы.

Мужчина, стоявший рядом, сжал ее руку:

— Милочка, сегодня великий день, правда? Вы сможете рассказывать о нем своим детям.

Лена ответила на его рукопожатие.

— Великий, великий, — с запинкой пробормотала она.

* * *

— Сестра Мадлен, вы всегда знаете, что нужно делать?

— Нет, Кит, далеко не всегда.

— Но вас это не тревожит.

— Да, верно. Не тревожит.

— Ваша семейная жизнь сложилась неудачно именно из-за этого?

— Я не говорила, что она была неудачной.

— Но иначе вы все еще были бы замужем, а не ушли в монахини.

— Так ты думаешь, что я оставила мужа и ушла в монастырь?

— А разве не так вы сказали нам с Клио? — Бедная Кит уже жалела, что начала этот разговор. Голубые глаза монахини смотрели на нее с живым интересом. — Или нам так только показалось?

— Когда-то я действительно была замужем, но муж оставил меня. И уехал на другой конец света.

— Вы поссорились? — с сочувствием спросила Кит.

— Вовсе нет. Просто мне казалось, что все хорошо. А он сказал, что чувствует себя несчастным. — Она смотрела на другой берег озера с таким видом, словно вспоминала эту сцену.

— А потом монахини взяли вас к себе, потому что он не вернулся?

— О нет. Сначала я жила дома, убиралась, выращивала цветы в саду и всем говорила, что он скоро вернется…

— Где это было, сестра Мадлен?

— О, далеко отсюда. Но прошло несколько недель, и в один прекрасный день я спросила себя, что я делаю. И голос Бога тихо сказал мне, что в то время как я забочусь о бытовых вещах, о чистке серебра и посуды, мне следует заняться чем-то другим.

— И что вы стали делать?

— Я все продала, положила деньги в банк на имя мужа, написала письмо его другу и сообщила, что ухожу в монастырь. Если он вернется, то получит все.

— Он вернулся?

— Не знаю, Кит. Не думаю. — Она была очень спокойна, не проявляя ни печали, ни смущения.

— И вы стали монахиней?

— На какое-то время. А потом снова спросила себя, что я делаю в монастыре. Полирую столы в гостиной. Полирую скамьи в церкви и мраморные плиты у основания алтаря. И снова услышала тихий голос Бога.

— Что он сказал на этот раз?

Кит не верила своим ушам. Неужели сестра Мадлен действительно рассказывает ей о себе?

— То же самое. Что я трачу время на чистку и полировку вещей. Конечно, вещи принадлежат не мне, а монастырю, но это ничего не меняет. Это не то дело, которым мне следует заниматься.

— После этого вы оставили монастырь и пришли сюда?

— Да. Так все и было.

— И Бог больше не говорил про вещи, потому что у вас их почти нет.