Хрустальный мир

После ужина пришло долгожданное спасение. Когда соседские дома растаяли в вечерней мгле, Фолкнер потушил свет в гостиной и включил телевизор. Джулия, конечно же, была недовольна — ей, видите ли, не нравилась ни одна программа.

— Ну что мы смотрим эту штуку каждый вечер? — возмущалась она. — Времени жалко.

— Да чего ты кипятишься? — беззаботно возразил Фолкнер. — Воспринимай это как социальный документ.

Обосновавшись в кресле с высокой спинкой, он закинул руки за голову, что позволяло в любой момент незаметно заткнуть уши и превратить происходящее на экране в немой фильм.

— Ты не обращай внимания, что они там говорят, — посоветовал он Джулии. — Так получается интереснее.

Люди перемещались по экрану, беззвучно разевая рты, ни дать ни взять — сбрендившие рыбы. Особенно нелепо смотрелись крупные планы в мелодрамах — чем напряженнее ситуация, тем уморительнее фарс.

Что-то болезненно ударило его по колену. Подняв глаза, Фолкнер увидел над собой лицо с напряженно сдвинутыми к переносице бровями и перекошенным, яростно шевелящимся ртом. Отстраненно глядя на жену, он на мгновение задумался, а не отключить ли и ее тем же самым способом, что и весь остальной мир. Прекрасное завершение процесса, для такого случая и без будильника обойтись можно…

— Гарри!

Когда крик пробился в сознание Фолкнера, он вздрогнул, выпрямился и разжал уши; к голосу жены добавилась телевизионная болтовня.

— В чем дело? Я немного вздремнул.

— Вернее сказать, отключился. Я тут распинаюсь, распинаюсь, а он хоть бы слово. Так вот, я говорю, что встретила сегодня Харриет Тиззард. — Фолкнер страдальчески застонал, — Ну да, я знаю, что ты терпеть не можешь Тиззардов, но все равно думаю, что нам нужно почаще с ними встречаться…

Фолкнер перестал слушать и откинулся на спинку, когда же Джулия вернулась в свое кресло, он снова закинул руки за голову, пару раз неопределенно хмыкнул, изображая участие в разговоре, а затем заткнул уши, начисто заглушив неумолчную трескотню, и погрузился в созерцание немого экрана.

Назавтра в десять утра он снова вышел на веранду с будильником в руках, а затем целый час блаженствовал в окружении бесплотных образов, освободив свое сознание ото всех треволнений. Ровно в одиннадцать будильник вывел его из забытья. Фолкнер чувствовал себя бодрым и отдохнувшим, первые по пробуждению моменты он даже мог рассматривать окружающие дома с той визуальной заинтересованностью, на которую рассчитывали их создатели. Но свежести восприятия хватило совсем ненадолго, мало-помалу все объекты стали источать свой яд, покрываться коростой назойливых ассоциаций; через какие-то десять минут Фолкнер начал беспокойно поглядывать на часы.

Когда в проезде появилась машина Луизы Пензил, он отложил будильник, и выскочил в сад, низко пригнув голову, чтобы пореже натыкаться взглядом на дома. Он возился с беседкой, заменяя отвалившиеся планки, пока над забором не возникла физиономия Харви Макферсона.

— Харви, ты-то здесь откуда? Да ты вообще ходишь когда-нибудь в школу?

— Понимаете, — объяснил Харви, — я сейчас вроде как на этих маминых курсах по снятию напряжения. Дело в том, что я воспринимаю соревновательный аспект школьной жизни как…

— Вот я тут тоже пытаюсь снять напряжение, — оборвал его Фолкнер. — На чем и завершим беседу. Почему бы тебе не погулять где-нибудь в другом месте?

Однако Харви ничуть не смутился.

— Мистер Фолкнер, — продолжил он, — меня тут беспокоит одна вроде как философская проблема. Может, вы мне поможете? Единственным абсолютом пространственно-временного континуума считается скорость света. Но ведь если разобраться, любой способ измерения скорости света неизбежно связан со временем, каковое является субъективной переменной, — ну и что же тогда остается?

— Девочки, — сказал Фолкнер. Он взглянул через плечо на дом Пензилов, а затем раздраженно уставился на Харви.

Харви сосредоточенно нахмурился и попытался расчесать свою пышную шевелюру пятерней:

— О чем это вы?

— О девочках, — повторил Фолкнер. — Слабый пол. Или прекрасный, это уж как тебе больше нравится.

— Я же с вами серьезно, а вы…

Недовольно бормоча и встряхивая головой, Харви уныло побрел к своему дому.

Ну, теперь-то ты заткнешься, — подумал Фолкнер. Пользуясь беседкой как укрытием, он начал рассматривать сквозь ее щели дом Пензилов и неожиданно встретился взглядом с Гарри Пензилом, мрачно стоявшим у окна веранды.

Он торопливо отвернулся и сделал вид, что подрезает розы. К тому времени, как Фолкнер вернулся домой, его рубашка насквозь промокла от пота. Гарри Пензил был вполне способен перескочить через забор и шарахнуть с правой.

Он пошел на кухню, смешал себе мартини, вернулся со стаканом на веранду и сел, терпеливо ожидая, когда же утихнет смятение, чтобы можно было снова затянуть на запястье ремешок и включить будильник.

Напряженно ловя каждый звук, долетающий из дома Пензилов, он снова услышал знакомый сухой щелчок. Щелкнуло где-то справа.