– Наблюдая гибель морских свинок, которую вы вызвали?
Кшиштофу показалось, что в голосе его прозвучали нотки иронии, и он опустил голову.
– И тогда боялся, – признался он глухо, внутренне убеждаясь, что это правда, что это было именно такое состояние: возбуждения и чрезмерной уверенности, – которое и вызвало поспешные, непредвиденные и не очень аккуратные эксперименты.
– Боялись? И что же?
Разговор стал мучительным. Кшиштоф старался отвечать, но в нем росло ощущение пустоты.
– Так было нужно… – шепнул он беспомощно.
Профессор поднял руку и очень медленно снял шляпу. Он не дрогнул, выпрямившись, только голова засияла белой гривой. Он медленно обошел стол и встал лицом к лицу с Кшиштофом, которому приходилось смотреть вверх, туда, где были глаза профессора.
– Я не могу понять, – шепнул Ширло сам себе, – зачем вы повторили опыт на себе? Для кого?
Эти два последних слова были нацелены так метко, что Кшиштоф невольно заслонился рукой и отшатнулся:
– Господин профессор!
И после длинной минуты быстрой передышки:
– Я… не задумывался.
– Не хотите быть откровенным? – Стол заскрипел под тяжестью тела старика, когда он оперся на него. – А вас никогда не удивляло, что я, человек столь неотзывчивый, который никому не давал возможности работать самостоятельно, открыл вам – чужому – мою лабораторию? Что дал вам все, что у меня было? Вы думаете, что меня сразу убедили ваши гипотетические рассуждения? Что я делал это во благо науки?
Он умолк. Когда давление тишины достигло наивысшего напряжения, Кшиштоф вынужден был ее прервать.
– А почему, господин профессор? – шепнул он.
– Потому что мне казалось, что я понимаю вас. Я верю только в такого человека, который не отступает, не колеблется, который не идет ни за кем, только за собой… И остается верным себе. Такие люди не от мира сего.
– И потому?.. Вы думали, что я?..
– Потому, что я поверил в вас, – подтвердил Ширло.
– Если так… – лепетал Кшиштоф, – если так, господин профессор, это правда. Я делал все это не для славы, не для человечества, не для кого-либо. Только для себя. И это… потом… тоже. И сейчас. – Он подошел ближе. – Господин профессор, здесь банка с цианистым калием. Теперь я не стану его принимать. Но распад продолжается. И когда дойдет до головы, до черепа, вы понимаете? Потеря сознания, начну бредить, изменения в мозгу, конвульсии, как у моих свинок. Господин профессор, вы меня понимаете? – Он вглядывался во мрак, вслепую искал его лицо.
– Да, мой мальчик.
И оба, словно подброшенные невидимой силой, вдруг нашли друг друга и на короткий миг сошлись в неожиданных объятиях.
Сад тьмы
Ich habe keine Geliebte, kein Haus,
Keine Stelle, auf der ich lebe.
Alle Dinge, an die ich mich gebe,
Werden reich und geben mich aus.
I