Художник и простой человек. Из воспоминаний об А.Ф. Писемском

Анненков писал свой очерк-воспоминание о Писемском в конце 1881 – в самом начале 1882 г., то есть вскоре же после смерти писателя (январь 1881 г.), и называл этот очерк «пространным некрологом».

Мемуарист располагал богатым биографическим материалом, собранным к тому времени женой и сыном писателя, но мало использовал его. В письме к Е. П. Писемской от 28 октября 1881 г. он подчеркивал, что пишет не биографию, а именно воспоминания и ставит своей целью «определить с некоторой достоверностью нравственные качества» А. Ф. Писемского, «те богатства души, мысли и таланта, которые лежали в основе его природы» («А. Ф. Писемский. Материалы и исследования», изд. АН СССР, М. – Л. 1936. стр. 17). И в этом качестве воспоминания Анненкова действительно являются одной из интересных зарисовок духовного облика Писемского, его умонастроений и взглядов в пятидесятые – шестидесятые годы, когда мемуарист особенно близко знал писателя.

Вместе с тем воспоминания эти содержат и вдумчивый критический очерк творчества Писемского, краткую, но содержательную характеристику основных его произведений – ранних повестей, романов «Тысяча душ» и «Взбаламученное море», драмы «Горькая судьбина», – сопровождаемую любопытными размышлениями об особенностях его таланта, манере письма, об отличии памфлета от сатиры и т. д.

Анненков был одним из ближайших и верных друзей Писемского на протяжении четверти века. Писатель дорожил его критическим мнением, делился с ним творческими планами, неоднократно читал ему и Дружинину свои произведения еще в рукописи. Анненков внимательно следил за творческим развитием писателя, много писал о его произведениях. и Писемский был прав, когда в одном из писем 1875 г. признавался. что все его литературные труды «прошли под наблюдением» дружеского и эстетического ока Анненкова («А. Ф. Писемский. Материалы и исследования», изд. АН СССР, М. – Л. 1936, стр. 294).

Проникновение в психологию творчества Писемского, характеристика и силы и слабости его как художника – самая ценная сторона воспоминаний Анненкова. По его справедливому мнению, Писемский обладал замечательной «непосредственной силой творчества», но ограниченность его умственного горизонта, бедность миросозерцания и идеалов, а следовательно, и отсутствие внутренней «дисциплины» сплошь и рядом приводили к тому, что писатель оказывался «под деспотическим управлением воображения и фантазии, которые могли играть им (и играли) по своему произволу».

Осмысление общественного значения публицистической и художественной деятельности Писемского – наиболее слабая сторона воспоминаний Анненкова. Мемуарист не скрывал от своих друзей, что он писал очерк о Писемском с явной тенденцией, во-первых, «выбелить грехи героя», то есть оправдать Писемского в глазах либеральных кругов, развеять миф о его «измене» в годы реформы прежним, якобы либеральным убеждениям, а во-вторых, противопоставить образ Писемского-консерватора, «простого человека», представителя «русской толпы», – «героическим фигурам» русского освободительного движения и тем «ослабить значение идолов нынешнего времени», то есть революционеров-разночинцев (см. письмо Анненкова к М. М. Стасюлевичу от 23/11 февраля 1882 г. в сб. Стасюлевич,

стр. 399).

Анненков безусловно прав, когда подчеркивает и своеобразие и единство общественно-политической позиции Писемского в литературном движении пятидесятых и шестидесятых годов, его разноречие с либералами, его трезвый взгляд на вещи, его скептицизм в отношении либеральных реформ, его органическое недоверие и даже ненависть ко всевозможным либеральным прожектам и упованиям.

Будучи в целом человеком консервативных взглядов, откровенно и прямо нападая в шестидесятые годы на революционно-демократический лагерь, Писемский вместе с тем оказывался чужд и ретроградной идеологии «верхних» слоев дворянско-буржуазного общества, вел «непрерывную войну» с царской цензурой, оберегавшей «чистую» публику от его «площадных» разоблачений и грубого юмора.

Анненков верно подмечает в лучших произведениях Писемского, в его обличениях мотивы того темного, консервативного демократизма, который свойствен в период ломки крепостных устоев и зажиточному мужику, и волостному писарю, и мелкопоместному дворянчику, и мелкочиновной разночинской сошке.

Но Анненков не только «оправдывает», но и явно идеализирует Писемского, когда приписывает ему «духовное родство» с народом, именует «историческим великорусским мужиком» вроде второго Ломоносова и т. д. или когда темный и грубый натурализм, свойственный многим произведениям Писемского («плотяной реализм», как говорил Щедрин), приравнивает к «народному мышлению».