Хулиган напрокат

Поезд, монотонно громыхая, колесами медленно притормаживает. С каждой секундой за окном плацкартного вагона все четче становятся пейзажи родного города. Мне выходить через пять минут, а я все залипаю в окошко.

Год назад, когда такой же поезд вез меня, но только в направлении Перми, я просто втыкал взглядом в плацкартную полку над собой.

Меня не интересовали ни деревца за окном, ни куда меня везут. Я был занят только своей обидой. Я питался ей, как стервятник над тушей.

И наверное, так и было бы, если бы не ее «привет».

Привет.

Усмехаюсь себе под нос. Это же такая банальщина. Ужас. Но эти шесть букв… Вашу мать! Да я ждал их, как верный пес.

Знаю, что Нинка спалила мой номер. Я ведь специально поменял его, чтобы не выжидать звонка от той, что бросила мне в лицо колкое «никто». Ибо я уже несколько раз кидал свой молчащий телефон о стены.

Этот слив от Нины был ожидаемый после того, как она осторожно рассказала мне, что видела Синичкину.

Почему осторожно? Потому что только моя сестра была в курсе того погрома, что я устроил в своей квартире после ссоры с Лесей.

Тогда меня просто кидало в пекло лишь при одном ее упоминании.

Но если Нина сказала, что видела Лесю у моих дверей, значит, она все поняла.

И с этого момента я ждал.

Не знаю, кто ей открыл глаза или сама додумалась. Мне было глубоко наплевать.

Я увидел «привет» и попал в капкан собственной глупости.

Мне надо было добиваться правды. Искать того гаденыша, устроившего подставу, а не кичиться благородством и сбегать в армейку. Но после драки кулаками не машут. Я уже становился по стойке смирно при громогласном выкрике: «Рядовой, Ольховский».

А теперь за моей спиной пять прыжков с парашютом, один мордобой с дембелем и неизмеримое количество часов переписки с абонентом «Леся».

Черт подери! Я ответил на ее «привет» не мешкаясь. И, между прочим, таким же тупым «привет».

А дальше нас обоих как прорвало.

Леся строчила целые полотна. Я отвечал такими же простынями из букв. Писал все. Высказал каждую крупицу своей обиды, непонимания, злости…

Но единственное что скрыла от меня Олеся: имя, опубликовавшего скриншоты нашей переписки.

«Макс, давай об этом не по телефону…» — гласила ее просьба.

Потом все просто сошло на тихие, уютные сообщения о том, как у кого прошел день. Я стал ждать ежедневных отчетов Леси и хитро улыбался как дебилушка телефону, когда получал от нее скромное: «Я скучаю».

О, а как скучал я… Просто по-звериному дико. Но на присягу тащиться ко мне в Пермь запретил всем. И своей семье тоже. А у Леси все же дед один. Да и все эти слезы, прощания… Чур меня!

Я и так размазался от всей этой сентиментальности. Во мне крепли мышцы, а внутри никак не мог собраться воедино. И мне до чертиков нравилось, как пацаны в казарме чуть ли не тряслись от зависти, видя, что я не отлипаю в свободное время от телефона и давлю лыбу.

Синичкина, черт возьми! Что ты со мной сделала?

Я так и запомнил прошедший год. Вечно орущий полкан: «Втухайте, салаги!» и нежные смски от Леси.

А поезд все медленнее ползет по рельсам моста через Дон.

Понимаю, что пора поднимать свою дембельскую задницу и двигаться на выход, если хочу обнимать сегодня родных и не только…

Беру свою сумку, берет и протискиваюсь по душному вагону в узкий проход к тамбуру.

А там уже с огромными чемоданами мнутся две барышни. Обе кокетливо стреляют в меня глазами, и я гордо расправляю плечи. Еще бы. Дембельская форма воздушно-десантных войск — отдельный вид искусства. Все нашивочки и белая подшивка были сделаны мною собственноручно. Но все аккуратно и без пафоса. Я ж не новогодняя елка какая-то.

— А такого симпатичного солдатика девушка будет встречать на перроне? — игриво интересуется одна из мадам.

Расплываюсь в вежливой улыбке:

— На перроне нет. Дома — да. Она не знает, что я сегодня возвращаюсь.

И ни капельки не вру. Синичкиной я специально назвал дату позже. Не знаю, откуда в моей бритой головушке взялась такая навязчивая мысль сделать это все сюрпризом. Надеюсь, Леська не обидится…

О моем приезде знают лишь отец, мама и, естественно, систр.

Услышав про ждущую дома девушку, обе девушки грустно вздыхают, теряя ко мне интерес.

А я лишь сильнее ощущаю приятную дрожь в теле и сжимаю в руке ручки своей сумки. Еще пара секунд, и я дома…

Поезд замирает с протяжным скрипом колес. Барышни с чемоданами выскакивают из тамбура первыми.

Я даю себе всего секундочку, чтобы набрать полную грудь спертого воздуха и примостить голубой берет на свою почти лысую макушку.

Шаг вперед, и моя душа расправляет крылья.

Среди шумной толпы встречающих сразу же взглядом нахожу отца. С горечью отмечаю, что он как-то постарел за год. И похудел. Его модный костюм от «адидас» теперь не так охватывает пивной живот.

— Максим! — басит папа, сгребая в отцовские объятия. Такие крепкие, что роняю свою сумку прямо на перрон.

Потом и мама, рыдая на весь вокзал, расцеловывает мои щеки. Такая же утонченная и в своем любимом льном сарафанчике.

— Максимилиан! Солнышко! Мальчик мой.

— Ма, — бурчу я, смеясь и обнимая ее. — Ну какое солнышко. Я пять раз с самолета сигал…