Хулиганка

Позже мой педагог рассказал моему отцу: «Вид у Нины был совсем не для экзамена. А главное то, что почти все педагоги выразили свое возмущение по поводу ее манеры пения! Она же джазистка! У нас не место таким, как она!», — это было общее мнение. И вдруг поднимается с места очень уважаемый всеми пожилой профессор Резник и говорит спокойно, что девочка очень талантлива и перед ней необходимо зажечь зеленый светофор.

Таким образом меня зачислили в музыкальное училище им. Октябрьской Революции. Но моя мечта стать певицей все больше и больше не давала мне покоя.

В тот же год в летние каникулы мы с семьей приехали на отдых в Сочи, где обычно отдыхали. Я часто пела для отдыхающих на пляже, меня там уже многие знали и охотно звали под навесы что-нибудь спеть. Особенно всем нравилась еврейская песня «Тум-балалайка».

Встреча-судьба

В один из таких жарких августовских дней на пляже появился знаменитый музыкант трубач Эдди Рознер, который приехал со своим оркестром на гастроли. Узнав о том, что Рознер расположился рядом с нами на Приморском пляже, один наш знакомый певец из Тбилисского оперного театра подошел ко мне и предложил спеть для Рознера, но я отказалась. Он силой взял меня за руку и повел под навес, где Эдди Игнатьевич Рознер в спортивной шапочке с козырьком и больших черных очках сидел на топчане. Увидев меня, Рознер поначалу сделал гримасу, будто в этот момент он случайно наступил коту на хвост, но, заметив толпу людей, среди которых было немало моих слушателей, он снисходительно улыбнулся, взял меня за руки и спросил, сколько мне лет, кто я и что умею петь. Я ответила: «Я все пою».

Я пела одну песню за другой, а он просил еще. В какой-то момент во время пения я случайно взглянула на Рознера и, увидев у него широко открытый рот, поняла, что он мною очень заинтересовался, и я не ошиблась.

Он попросил позвать кого-нибудь из моих родителей и, увидев моего отца, которого он знал как музыканта, долго с ним о чем-то разговаривал. В итоге Рознер захотел взять меня в Ялту, но мои родители не согласились, и решено было по приезду оркестра в Москву созвониться. Я была до того счастлива, что сама не могла в это поверить. «Ущипните меня», — просила я.

ГЛАВА IV

Марьина роща со своими нравами и традициями

Говорят, когда-то Марьина роща была непроходимым лесом. Однажды, как рассказывали старые люди, через этот лес держал свой путь один очень богатый купец. Внезапно на него напали бандиты и ограбили его. Чудом купец остался в живых, а на этом месте велел построить церковь и назвать ее «Нечаянная радость».

Постепенно люди стати селиться в Марьиной роще и обживать этот район. А что касается моих еврейских собратьев, так они там создали чуть ли не целое маленькое государство. Откуда они приехали? Да кто их знает. Одни — из Бердичева, другие — из Жмеренки, кто-то с Украины, из Молдовы и Польши, как мои дед с бабкой. Говорили по-русски как по-узбекски, но постепенно научились. Образования у большинства этих людей не было, но по-житейски они были достаточно мудрыми и зарабатывали себе на хлеб кто как мог. Одни воровали, другие торговали. В общем, устраивались! Сама Марьина роща была сплошь застроена маленькими, в основном деревянными, домиками. Люди здесь часто собирались вместе, особенно в праздники.

Я очень любила весенний праздник 1 Мая. Всюду слышались звуки свистулек, кругом — яркие разноцветные шары и, конечно, петушки на палочках, которые варил один наш знакомый дядя Исаак. А когда наступал вечер, улицы становились особенно красивыми, их украшали гирлянды огней, среди которых выделялись портреты Ленина, Маркса и Энгельса, я завороженно смотрела на них, не понимая, как они туда попали.

У мамы была подруга чуть старше ее, звали ее тетя Роза. Милая, хорошая женщина, в общем ничем не отличавшаяся от многих других, за некоторым исключением. У тети Розы был очень большой нос, а потому ей дали прозвище: Роза с носом. Она была безобидным веселым человеком. В принципе у нее было два настроения: или она плакала, или смеялась, а середины не было. Тетя Роза имела четверых детей, и все парни, в общем, неплохие, но как женщине ей было трудно с ними, и каждый раз она жаловалась моей матери по телефону. С буквой «р» у нее были проблемы, и понять ее могли только люди, которые с ней долго общались.

«Бася, — говорила она в очередной раз моей матери по телефону, — у меня нет больше сил. Мой Лева мне каждый раз говорит: «Мать, не бзди — прорвемся, в горящем танке было хуже». А, Бася, — говорила она, — это не дети, а сволочи!»