Хунны в Азии и Европе

После удачной диверсии, связавшей руки готам - врагам не только гуннов, но и Византии, Денгизих попытался в 468 г. наладить союз и торговлю с константинопольским двором, но получил отказ. Вместо контакта возник конфликт. Но почему? Потому что готы были одновременно проклятием и опорой поздней Римской империи. Они 90 лет (378-468 гг.) грабили население Италии и Балканского полуострова, так что древние этносы (македонцы, фракийцы, многие эллины, часть иллирийцев) просто исчезли с этнографической карты. Но вместе с тем готские наемники были наиболее боеспособной частью императорской гвардии. Будучи арианами [120], они охотно подавляли народные движения в городах, где после Халкидонского собора 451 г. православные и монофизитские монахи придавали народным волнениям неслыханный размах. И за все расплачивалось сельское население, отдаваемое правительством империи в жертву воинственным варварам.

На Западе свев Рицимир, на Востоке алан Аспар, командуя германскими гвардейцами, готовили Рим и Константинополь для сдачи варварам. Рицимир умер от заразы, оставив Италию беззащитной, ибо ее население начисто потеряло древнюю доблесть (пассионарность). Но Восток устоял, хотя готские гвардейцы держали в своих руках столицу и заставили Льва I выплачивать ежегодную стипендию не только себе, но и своим паннонским сородичам. В 469 г. арианин Аспар разбил естественного союзника Византии Денгизиха и отправил его голову в Константинополь.

Официальная версия событий гласила, что гунны совершили набег на Византию. Но гунны были тогда окружены: с запада им грозили готы, с востока - болгары, с севера - савиры. Могли ли они начать новую войну? А вот Аспару гибель гуннов была выгодна, за это можно было получить благодарность от готов. Поэтому и было объявлено, что гунны "прорвались" через Дунай. Но когда в 471 г. Аспар был убит и гвардейцы его перебиты саврийскими войсками, находившимися под командой будущего императора Зинона, выяснилось, что гунны переходят Дунай вовсе не для войны, а чтобы вступить в подданство империи. Им были выделены земли в Малой Скифии (Добружде) [121]. И на этом их история кончилась. Их сменили племена ранних болгар - кутургуров и утургуров, а также и огоров (угров). В VI веке степи до Дона и берега Черного моря подчинили тюркюты, которым помогли хазары.

СВЯЗЬ ВРЕМЕН И ТРАДИЦИЙ

Китайская историке-географическая традиция сохранила смутное сведение об "отрасли дома Хунну от Западного края (так назывался в древности бассейн Тарима. - Л.Г.) на Запад". Это, безусловно, слух о державе Аттилы, то есть гуннах, по легенде начисто истребленных соседями; уцелел лишь один 9-летний мальчик, которому враги отрубили руки и ноги, а самого бросили в болото. Там от него забеременела волчица. Мальчика все-таки убили, а волчица ушла на Алтай, спряталась в пещеру и родила там десять сыновей. По прошествии нескольких поколений некто Асянше (Аслан-шад) вышел из пещеры и признал себя вассалом жужаньского хана. Дальше идет история каганата, включающая наряду с изложенной легендой еще две версии происхождения тюркютов (древних тюрок), хотя и менее романтичных, но более вероятных и, по-видимому, более верных.

Разумеется, понимать легенду буквально - неправомерно. Но важны отдельные детали, сохраненные ею. Мальчик брошен в болото - похоже на озеро Балатон, около которого гунны потерпели сокрушительное поражение. Венгерское его название произошло из славянского "болото", так что гуннский перевод верен. Волчица, родившая от искалеченного ребенка десять сыновей, - образ такой же, как "галльский петух" или "английский леопард" Плантагенетов. Пещера, в которой скрылись потомки волчицы, - центральная часть Горного Алтая, место весьма пригодное для укрытия. И наконец, тюркские ханы сами себя считали по психической структуре волками, а слово "ашина" обозначало у них "благородный волк", хотя корень слова - монгольский.

Этот сюжет был введен в китайскую хронику как одна из версий тюркского этногенеза, но на самом деле это поэма, а не история. Подумать только: перед нами четверной перевод. Гуннский вариант переведен на древнетюркский язык, тот - на китайский, а последний - на европейские языки. Известно, что каждый перевод поэтического текста снижает его эстетическое достоинство на порядок. Так поэма превратилась в изложение сюжета, как если бы кто-либо составил сухой пересказ "Песни о Нибелунгах", убрав из нее все поэтические удачи. "Песнь о Нибелунгах" здесь приведена не случайно. Она такой же отзвук гуннской трагедии, как и перевод легенды о волчице и ее потомках, только сохранилась западная версия полнее, потому что пергамент лучше сопротивляется губительному Хроносу, чем береста.