ХУШ. Роман одной недели

А еще он псих. Если его завести, он становится неконтролируемым. Иррациональная сила «нетерпения», как желания быстрейшего достижения искомых целей, переполняет его.

В армии он часто ходил в наряд по кухне, мыл посуду и стал так же ее мыть, устроившись в один ресторан. Потом, переведясь из вуза в техникум, выучился там на кулинара и стал в одной забегаловке старшим поваром. Вообще Шихаб напоминает мне шакала Табаки. Он говорит, что из-за его телосложения его били во дворе, а поскольку ему было тяжело работать, над ним смеялись даже его родственники. Теперь он – смерть. Он умер, когда был публично осмеян своим авторитетом – отцом. Он хочет из унижающегося превратиться в мстителя Дженга и погибнуть на поле боя.

В отличие от бесстрашного Баталя он человек боязливый и неудачливый. И Дженг это осознает сам, потому что у него очень низкая самооценка. С другой стороны, он тип идеального исполнителя смертоносных заданий, предельно внушаем и страшно работоспособен. Вон он как гипнотически подчиняется Хатиму, стоит последнему открыть рот.

Дженг мне наименее симпатичен из группы. Почему-то от него всегда ожидаешь подлости. Вернувшись из армии, он связался с братками и стал смотрящим за группой подростков в районе, в котором жил. Среди подростков проще удерживать свой авторитет. Но даже среди детей ему не удалось толком стать лидером, хотя какой-то опыт появился. В нашу группу мы привлекли его работой с беспризорными и бомжами.

Теперь он понимает, что так больше продолжаться не может. Он на перепутье. Он мечется. Наша группа – это его шанс заработать уважение у взрослых на родине и получить доступ к большим деньгам. Для него главное – не оказаться сто восьмым у великой кормушки мирового пирога.

Вообще Шихаб родом из Узбекистана. Это он нам рассказал, что у них в Ташкенте бомжей называют сто восьмыми – по статье за бродяжничество. Так и говорят: «Вон сто восьмой пошел» или: «Спроси у сто восьмого».

9

Передав Дженгу пост, я иду на работу через порт. Я люблю ходить в порт смотреть на бесконечный горизонт и вдыхать морской воздух свободы. К тому же в порту есть дешевая столовая, где иногда можно недорого съесть контрабандную рыбку или салат из фруктов, которыми некоторые фрахтовые компании и перевозчики расплачиваются с долгами. У меня еще есть время отобедать, потому что сегодня я дежурю в конторе, начиная со второй половины рабочего дня.

Да, больше всего мне нравится ходить в порт. Я смотрю на мужиков-грузчиков, что идут навстречу. На воспаленные от угольной пыли, загруженные по самое «не хочу» проблемами глаза. Смурной портовый люд, ему не до танго. Каталы, крючники, носаки. Они, как и сотню лет назад, таскают на своем горбу и перевозят в тележках грузы.

Почему бы им не уйти со своей тяжелой работы и не стать каталами-шулерами, крючниками-щипачами и носаками-домушниками? Ведь здесь, как ни в каком другом месте, так дурманит воздух свободы. И многие из них уже сейчас потихонечку несут из порта прикарманенный груз.

Что им мешает вырваться из капкана и бросить свою рабскую работу? Семья? Ответственность перед собой и своими близкими?

«А почему я ценю свободу выше ответственности, ведь абсолютной свободы все равно не бывает?» – думаю я, еще больше раздражаясь на мир. Моя раздражительность, неумение совладать с собой идут от ощущения, что тот-то мне должен. Весь мир мне должен. Эта раздражительность – результат депрессии и нелюбви к себе. Такая депрессия наваливается на меня сегодня, потому что через три дня мне опять придется уйти с работы. Конечно, раздражением проблем не решить. Они только прибавляются от неумения владеть собой. Поэтому нужно взять себя в руки, и я достаю еще одну сигарету.

Сейчас-то я в порту, и у меня есть шанс сытно и вкусно покушать и подышать воздухом грядущей свободы. И хотя есть поговорка «перед смертью не надышишься», за столом, уставленным морскими салатами и кофе, я решил заняться своим любимым занятием – свободой мечтаний. Я представляю, как мы захватим заложников и как потом за нами прилетит ангел-самолет и нас всех вывезет из этого мира.

Чтобы быть свободным и успокоиться, нужно взять на себя чуть-чуть ответственности. Теперь, когда я сам сыт, можно позаботиться о ком-то еще. На мостике я достаю из кармана пакет с недоеденными кусками засохшего хлеба из портовой столовой…

Я склоняюсь над перилами мостика и кидаю в воду колючие, как стекло, крошки хлеба. Ослабевшие зимой утки собираются вокруг моего отражения, словно вокруг беспомощного больного. Такая картина кажется мне символичной. Покурив-поулыбавшись, я иду к трамвайной остановке.

10

Я еду на работу, в свое экскурсионно-туристическое бюро, на трамвае, что на проводах и на рельсах. Трамвай вроде едет по колее, а вроде ведом проводами, к которым он подвешен за рога. Получается такое странное двойное ведение, изнутри – с помощью двигателя – и снаружи. Так думаю я, пересекая парк ЦПКО, где все карусели на лямках, карусельные лошадки на кронштейнах, американские горки на рельсах и даже роботы, катающие детишек, запрограммированы на определенный маршрут.